Амалия и Белое видение (с иллюстрациями)
Шрифт:
Я, оставшаяся на улице, вдруг разом понимаю, что мир устроен сложнее, чем хотелось бы. Беру другую рикшу и еду прямо и налево, в начало Бич-стрит, в полицию.
К человеку, который может ответить на несколько моих вопросов.
– Инспектор Тамби Джошуа, пожалуйста, – говорю я сикху-констеблю у входа. Тот обжигает меня взглядом черных глаз, сверкающих повыше громадных бороды и усов и пониже монументального тюрбана, и начинает переключать рычаги на тяжелом эбонитовом устройстве.
Почему бы ему просто не пустить меня наверх? Однако спорить с сикхами бесполезно, это люди из железа, сикх будет вежлив, но сделает
Тамби, легко касаясь деликатными черными пальцами перил, спускается, видит меня и…
И не выражает никакого удовольствия. Что предельно странно.
Немногие в городе могут так же легко, как я, произнести настоящее имя этого человека – Синнатамби Кришнавелупиллам. Совершенно нормальное имя для тамила, а Тамби – бесспорный тамил: великолепная улыбка (крупные белые зубы на фоне практически черного, с тонкими чертами лица); курчавые волосы, которые будут смотреться очень эффектно, когда поседеют; длинные худые конечности… Но не следует ожидать, что коллеги в здешней полиции – точнее, британские коллеги – станут выговаривать такое имя правильно. И стоит ли удивляться, что Тамби, единственный инспектор-индиец среди британцев, как бы совершенно случайно по религии не индус, не мохаммеданин, не сикх – а христианин. И не просто христианин, а католик, благодаря чему мы с его сестрой учились в «монастыре на Лайт-стрит», лучшей в городе школе для девочек (длинные колоннады, удивительной красоты сад, дорожки, посыпанные мелом, оставлявшим следы на наших черных башмаках).
Но хотя Тамби носит христианское имя Джошуа, он очень ценит людей, которые могут выговорить его… как это сказать – настоящее? – имя: вот это, Синнатамби Кришнавелупиллам.
И вот он совершенно не рад меня сейчас видеть. Более того, первыми его словами после «здравствуй» оказываются:
– Я ничего не знаю, Амалия. Я этим делом не занимаюсь.
Можно было бы спросить «каким делом», но я – как это гораздо позже оказалось – нашла другой очень хороший вопрос:
– А чем ты вообще тут занимаешься, Тамби? Ты же возглавил недавно какой-то департамент?
– О, занимаюсь портом – лодочками, судами, немножко железной дорогой, – чуть расслабился он.
«Портом? – подумала я. – Что бы это было – контрабанда оружия из Китая на Яву или Суматру или что-то куда менее захватывающее?» А Тамби смотрел на меня обвиняющим взглядом:
– Амалия, что происходит, как ты оказалась связана со всей этой историей?
– Элистер Макларен, – мгновенно отозвалась я, вглядываясь в его глаза с покрасневшими белками.
– Да, я догадываюсь. Он жив, цел, в отличие от двух его коллег.
– Ах, вот, значит, что. Что стало с коллегами? Кто они, Тамби?
– Эндрю Уэтерботтом и Гарольд Финк, из калькуттской полиции. Убиты. Больше ничего не могу сказать. В газете это будет завтра, но без подробностей. Да их и вообще пока нет. Амалия, я не могу долго с тобой разговаривать. Нас могут увидеть… То есть…
– Что такое, Тамби? Нас – могут – увидеть? Ответь мне быстро, что это значит и насколько это опасно? И для кого опасно?
Тамби молчал, его длинное изящное лицо было очень грустным. Иногда его глаза быстро обшаривали дальний конец коридора, где мелькали какие-то фигуры.
– Уезжай, Амалия. Отдохни в Сингапуре. А лучше в Сиам, в Бангкок, – выговорил он наконец. – На месяц.
Повисла длинная и странная пауза. Я не отрывала взгляда
– Я – в Бангкок? На месяц? Тамби, а как насчет Элистера Макларена – опасность угрожает и ему? – нашла, наконец, слова я.
– Ну, этих, Эндрю и Гарольда же убили, – разжал губы он. – Ему с Коркораном лучше тоже уехать домой побыстрее.
«А если он уедет, опасность исчезнет совсем?» – хотела спросить я. Но тут из крашенных белым дверей, ярдах в пятидесяти от нас, вышла целая толпа напряженных и злых мужчин.
Последовала маленькая сценка: все инспекторы чуть ли не щелкают каблуками, расступаются, в образовавшемся коридоре виднеется бритая и украшенная пушистыми висячими усами голова начальника полиции. Его крупная фигура удаляется по коридору, и тогда все прочие головы образуют кружок вокруг светлого седоватого ежика Лайонелла Стайна. Тот уже не смеется, как это было у нас в кабаре, с Магдой, но люди все равно сосредотачиваются вокруг него, как железные опилки вокруг магнита. Он сухо щелкает пальцами и раздает собравшимся поручения: тебе – вот это, тебе – вот то. И видно, что чего-то подобного местным полицейским и не хватало: вот этого подтянутого человека с продолговатым сильным лицом, светлыми бровями и повелительной рукой, которая издает эти щелчки.
О, из двери показывается обладатель встопорщенных светлых усиков и внимательных глаз, Корки. А над ним в дверном проеме возвышается лохматая голова субинспектора Элистера Макларена. Они так и не присоединяются к толпе вокруг Стайна.
Я поворачиваюсь к Тамби – и вижу, что он странно напрягся (что же происходит с этим человеком?), но тут вся толпа удаляется от нас по коридору. Корки смотрит на меня издалека, кивает, а Элистер хлопает его по плечу и уверенно движется в обратном направлении, ко мне.
И я понимаю, что вижу всерьез рассерженного человека – который при этом по-настоящему рад, что я здесь.
Я повернула голову и с изумлением обнаружила, что Тамби исчез, как фокусник.
– Их убили, Амалия, – сказал злой Элистер. – Да вы все знаете, раз вы здесь. Не видел вас раньше в этом коридоре, странно даже. А когда вижу – то вы как глоток воздуха, честное слово… Ну, вы все уже поняли, ничего не остается – ждем этих двух клоунов из Сингапура. Вы их знаете?
– Забудьте о них, – сказала я с умным видом, пытаясь понять, о чем идет речь: это что, пенангская полиция потребовала помощи из столицы? – Проблема в том, что сингапурские клоуны тут никого и ничего не знают. Им нужно будет долго входить в дело. Уже известно, что произошло? Например, куда ехали Эндрю и Гарольд?
– А, ведь вы их могли знать, Амалия (я, опытная шпионка, кивнула с умным видом, ничего не понимая)… А я только выпил с ними пару раз в клубе в Калькутте, и еще здесь, в «Раннимеде». Да, в целом картина известна. Они всего-то отправились за покупками, сели – заметьте – на рикш, поехали. На Бич-стрит, между прочим, не в какие-то там трущобы. Но это все. Чувствую себя полным идиотом, – вдруг ударил он кулаком по стене, у которой мы стояли. – Я, как мне кажется, был сюда отправлен как человек, который может поговорить с любым индийцем, какой бы тот ни был веры или языка. Все, что умею – хотя умею неплохо. А тут – китайские банды, рикши, палочки для еды… И что я здесь в таком случае делаю? Никто не говорит. Наоборот, спрашивают: а что вы здесь делаете?