Шрифт:
Тома
Она проснулась от звонка, нервно пошарила в складках одеяла в поисках вибрирующего телефона. Серж! Ехать на работу Томе совсем не хотелось. Кстати, она не помнила, чтобы они с Сержем договаривались о встрече. Зачем он звонит в такую рань?! Мысли медленно заворочались, выдав: «Суббота, суббота, девочкам работа, а мальчишкам-дуракам – толстой палкой по бокам!» Глупая детская считалка, невесть откуда пришедшая в голову…
Высветившееся фото Сержа Тома поставила на экран сразу, как купила смартфон, желая сделать ему приятное. Симпатичный брюнет, да что там говорить, вполне себе красавчик смотрел в объектив вполоборота, словно ускользая из снимка. Крупные черты лица подчёркивали мягкость янтарных глаз, а квадратная массивная челюсть – пухлость губ. Если мужчин можно называть красивыми, то Сержик, по мнению Томы, был именно таким. Даже оставшиеся с подросткового возраста
– Да, Серёжа, слушаю! – она откинула одеяло и села в постели. – Алло! – ожидая ответа, Тома наклонилась и свободной рукой начала разыскивать тапки, оставленные у кровати. Правый нашёлся быстро, а левый, как назло, ускользал от требовательных пальцев. Тома старательно прислушивалась к почти потусторонней тишине. – Серж! Что происходит!? Алло!
Наконец отдалённый скрип и возню прервал незнакомый женский голос:
– Не буди его, Лёвочка! Вот проснётся и тогда поиграет с тобой. Сейчас доварю суп и позавтракаем втроём. Лёва! Положи Серёжин телефон на место! – Тома медленно разогнулась, прижимая телефон к разгорячённой щеке, затем резко вскочила и мелкими семенящими шагами быстро подошла к окну – ей стало не хватать воздуха. Она взялась за плотную штору и, беспомощно повиснув на ней, наконец дёрнула в сторону, с лязгом оборвав пару металлических креплений.
– Серж! Алло! – её голос в тишине квартиры прозвучал не как обычно – требовательно, а совершенно растерянно; странный звонок никак не желал вмещаться в её сознание. Тома пыталась найти объяснение происходящему и наконец хоть как-то идентифицировать женский голос, в один миг сделавший её безвольной, совершенно не готовой что-либо противопоставить такому жестокому удару. Смяв ночную сорочку о край подоконника, она потянулась к пластиковой ручке и открыла раму вверх, на проветривание; вдохнула прохладного весеннего воздуха, но не почувствовала облегчения.
– Лёва, не прыгай на диване. Слезь! – этот женский голос был ей точно незнаком, не отзываясь ни в одном из закоулков памяти. Уж на что, а на память Томе точно жаловаться не приходилось. Она, напрягая слух, впитывала каждое слово, предназначенное не ей, будто безбилетница, проникшая на представление, миновавшая фойе и занявшая место в партере. В разыгрывающейся драме она была невольным слушателем и непосредственным участником одновременно. Она являлась той самой заинтересованной стороной, которую никто не приглашал к столу, той личностью, незваной-негаданной гостьей, оказавшейся не в то время и не в том месте одновременно; тем самым полицейским, на месте морального преступления вдруг получившим в руки недостающие улики! Ужасное понимание разгаданного паззла всколыхнуло в Томе противоречивые чувства: бежать восстанавливать справедливость, бить врагов – или лечь в постель и умереть от предательства такой величины, какого ей переносить ещё не приходилось. Непостижимым образом или по воле провидения этот незнакомый малыш набрал номер именно Томы! Вернее, её номер был последним, набранным накануне вечером самим Сержем, это яснее ясного! Судя по разговорам и шуму, Серж был частым гостем в этой семье – таким частым, что крепко спал там на диване и на завтрак его кормили супом!
Несколько раз впадая в состояние, близкое к истерике, Тома порывалась отключить телефон, но всё же заставляла себя слушать грохот льющейся из крана воды, возню ребёнка и разговор молодой женщины с самой собой:
– Серёжа любит нас, да, Лёва? Конечно любит! Вот проснётся – и прогуляемся втроём в парке! Да, малыш? Серёжа раскачает тебя на качелях до небес! – женщина явно заискивала перед мальчиком – это общение становилось всё более и более странным и наигранным. Вряд ли эта женщина была матерью ребёнка. Или..? Хотя какая разница! Наконец, ровно на сорок первой минуте не очень этичного подслушивания Томы, проснулся Серж:
– Аннушка! Ну неужели сложно дать час поспать?! Лёва, иди ко мне, обниму… Иди! А, попался!? Кто тут бандит?! Кто?! – заливистый детский смех прервал озабоченный голос Сержа: – Лёва, сколько можно тебя просить не трогать мой телефон?! – Сержу понадобилась пара секунд, чтобы понять, что произошло, – он немедленно отключил связь. Это было логично с его стороны, как и то, что Тома тут же перезвонила, но абонент стал для неё уже недоступен.
Она вернулась в постель, натянула одеяло до подбородка и уставилась в белёный потолок. Взгляд цеплялся за неровности и едва заметные мазки извёстки. «Хорошо, что не стала делать натяжной потолок! Говорят, они используют синтетический материал, от него с лёгкостью можно заполучить аллергию или астму! Хотя вот соседи сделали – хорошо
Тома зажала себе рот ладонями и сильно прикусила большой палец, чтобы не закричать на всю квартиру. Душевная боль оказалась для неё в разы кошмарнее боли физической, словно вылитое на грудь ведро крутого кипятка, не встречая сопротивления, сняло единым пластом кожу, обварило ей горло, лёгкие. Тома с шумом втянула в себя воздух, давясь беззвучными слезами – они лились из неё, как вода, не имеющая цвета, и даже соль, казалось, исчезла из них. «Изменяет!» Не в силах более пошевелиться под бетонной плитой горя, придавившей её, Тома, изредка моргая, уставилась в пустоту. Ей хотелось умереть.
Так продолжалось час, два или три – время перестало существовать для неё; разум, отказывающийся верить в произошедшее, отказывающийся смириться, истерично искал выход из положения, искал оправдание предателю, врагу и одновременно любимому человеку; он искал единую мысль, здравую во всём этом безумии, мысль, способную дать ей новую опору. «Это она виновата! Аннушка! Каким тоном он произнёс её имя?! А-а-аннушка!!! Они явно знакомы не один день! Чужая, незнакомая женщина вовлекла Сержа в свою жизнь! Окрутила! Сволочь! – Тома зарыдала в голос, оплакивая горькую бабскую долю, не миновавшую и её. – Серёжа! Как он мог? Он же так любит меня! Зачем? Зачем? Или всё это игра, жестокая игра, и он вовсе не любит меня, дуру! Не любит! Несчастную, набитую дуру! Доверчивую!» Тома всхлипывала и ворочалась, не в силах найти удобную позу для своего беспомощного тела, будто получившего сто ударов кнутом. Да-да, так и бывает – слишком сильное душевное потрясение причиняет страдания ни в чём не повинному физическому телу. Иногда Тома замолкала, и именно эти моменты тишины были наихудшими, именно они и толкали её к краю безумия.
Наконец истерическое состояние, требуя выхода – но оно послужило и источником к началу выздоровления, – заставило Тому решительно откинуть промокшую от слёз подушку в сторону. Не выдержав более своего бездействия, она вскочила и, прыгая на одной ноге, натянула попавшиеся под руку трико, свитер. Просовывая руку в ветровку, другой рукой она вызывала такси. Время приближалось к часу ночи. Она желала немедленных объяснений от Сержа, немедленных!
Машину подали сразу – дорога до дома Сержа заняла мучительных пятнадцать минут по тёмным пустынным улицам. Тома, отвернувшись к окну, вовсе не силилась что-либо разглядеть за тёмным стеклом, нет, – она не хотела, чтобы водитель заметил её опухшее от слёз лицо. Заглушая первобытное желание завыть, она нервно комкала в руках влажную салфетку. Мысли, хаотично расталкивая друг друга, возникали в её голове сами по себе, но одна как красный транспарант – «Изменщик!» – пребывала в её мозгу постоянно, и именно эта мысль толкала Тому вперёд. Да, они так и не решились за пять лет начать жить вместе, – и что? Разве от этого их отношения стали хуже!? Наоборот! Хотя Серёжа хотел жить с ней, настаивал! Он, кстати, очень хотел, просто требовал этого! А у неё была веская причина – дети. Да, взрослые, да, самостоятельные, – и что? Разве кто-то отменил её обязанность быть им матерью? Разве она могла позволить себе предать их – предать так же, как это сделал их отец? Разве она имела право переехать к Сержу и зажить собственной жизнью или привести Сержа в свой дом? Нет! У неё не было такого права.
Тома болезненно сглотнула. Она устала, просто очень устала! Нужно немедленно прекратить истерить! Тома прижала ладони к глазам, тоскливо всхлипнула. Общество Сержа, безусловно, очень дорого ей, в этом Тома отдавала себе отчёт. Им по-настоящему весело и хорошо друг с другом, причиной для ссор служила лишь её мнимая ревность! И вот – ревность оказалась вовсе не мнимой, она получила исчерпывающие доказательства. И что, что ей теперь с этим делать, с этим доказательством?! Что ей теперь предпринять, когда маски сброшены?! Она не сможет закрыть на это глаза, нет! Какое найти Сержу оправдание?! Как это сделать?!