Амелия
Шрифт:
Судья ответил, что у него нет на это права; вот если бы имелось какое-то основание подозревать, что там находятся украденные вещи, тогда другое дело.
– То есть как, сударь, – удивился священник, – выходит, вы можете дать предписание об обыске, если дело идет о какой-нибудь серебряной ложке, и не имеете такого права, если, как в данном случае, у человека похитили все его достояние?
– Постойте, сударь, – вмешался в разговор Робинсон, – мне кажется, я могу помочь вам в этом деле: готов поклясться, что некоторые документы, подтверждающие право владения, вы найдете как раз у Мерфи, и я уверен, что
Однако судья все еще колебался. Он заявил, что документы скорее попахивают недвижимостью, а посему их похищение нельзя считать тяжелым преступлением. [387] Вот если бы их похитили в коробке, например, тогда похищение коробки можно было бы считать тяжелым преступлением.
– Попахивают недвижимостью! Попахивают недвижимостью! – воскликнул священник. – Первый раз слышу такую невразумительную чепуху. Как можно допускать такое постыдное ребячество, когда речь идет о жизни и достоянии людей?
387
Действительно, согласно тогдашнему английскому законодательству любые похищенные документы, касающиеся, например, передачи по наследству земельного участка или какого-нибудь иного вида недвижимости, которую невозможно украсть в прямом смысле слова, нельзя квалифицировать как воровство.
– Что ж, сударь, – вмешался Робинсон, – в таком случае я наверняка помогу спровадить мистера Мерфи в тюрьму, потому что видел у него серебряный кубок, который принадлежит вот этому джентльмену (тут Робинсон показал на Бута), и пусть он теперь докажет, если сумеет, как этот кубок к нему попал, если он его не украл.
– Вот теперь у меня есть основание для обыска, – воскликнул судья с явным удовольствием. – Вот теперь совсем другое дело, и, если вы под присягой подтвердите свое обвинение, я тотчас выпишу ордер на обыск в его доме.
– А я пойду, чтобы самолично удостовериться в его исполнении, – присовокупил доктор Гаррисон, ибо держался убеждения, что ни один человек не может унизить себя поступком, который может содействовать защите невинного или спровадить на виселицу мошенника.
Показания были подтверждены под присягой, распоряжение об обыске подписано, и констебль, сопровождаемый доктором Гаррисоном, отправился его выполнять.
Клерк судьи продолжал между тем записывать показания Робинсона и кончил запись как раз тогда, когда возвратился доктор Гаррисон и с необычайно радостным видом объявил, что теперь у него имеются достаточно веские доказательства преступления. Ему действительно удалось отыскать несколько писем мисс Гаррис, отправленных ею в ответ на неоднократные денежные вымогательства стряпчего за сохранение им тайны; письма эти полностью изобличали соучастников преступления.
Далее судья спросил стряпчего, желает ли он что-нибудь сказать и какие доводы может привести в свое оправдание.
– Я, сударь, не собираюсь здесь перед вами оправдываться, – весьма самоуверенным тоном заявил стряпчий. – Ведь это будет все равно бесполезно; я прекрасно знаю, что у вас теперь нет ни возможности, ни желания отпустить меня. Скажу лишь одно: я решительно ни в чем не повинен и
Затем перешли к принятым в таких случаях предварительным юридическим формальностям – обязали истца явиться на судебное разбирательство и прочее, после чего стряпчий под одобрительные возгласы толпы был отправлен в Ньюгейт.
Как только Мерфи увели и в доме пристава установилось относительное спокойствие, судья сердечно поздравил Бута, который, насколько позволяло охватившее его радостное возбуждение, высказал в ответ благодарность и ему, и доктору. Все они уже собирались было покинуть арестный дом, когда мистер Бондем сказал, обратясь к Буту:
– Позвольте, сударь, вы, кажется, совсем запамятовали об одном… ведь вы же еще не нашли за себя поручителя.
Слова эти отчасти омрачили радость Бута, поскольку приходивший с этой целью приятель Мерфи успел уже скрыться, но как только судья узнал, в чем дело, он тотчас изъявил готовность быть вторым поручителем и разрешил тем самым возникшее было затруднение.
Между тем был уже седьмой час, а никто из джентльменов еще не обедал. Бут и доктор Гаррисон с готовностью приняли поэтому приглашение судьи, и все вместе отправились к нему домой.
Но прежде чем сесть за стол, они первым делом распорядились направить одного посыльного к лучшему из лондонских лекарей, чтобы тот позаботился о Робинсоне, а другого – на квартиру Бута, чтобы Амелия не тревожилась по поводу столь долгого их отсутствия.
Последнее, впрочем, было ни к чему, потому что терпение Амелии истощилось еще раньше, а посему, наняв карету, она велела отвезти ее к арестному дому, где лишь на несколько минут разминулась с мужем и откуда ее направили к дому судьи.
Хотя у Амелии не было никаких причин для тревоги при известии, что ее муж и доктор ушли в сопровождении судьи, и хотя она, конечно, догадывалась, что они могли идти туда лишь в качестве истцов, но уж никак не нарушителей закона, но тем не менее, так беспокоилась за мужа и столько за последнее время выпало на ее впечатлительную душу треволнений, что была сама не своя от тысячи непонятных ей самой опасений. Поэтому подъехав к дому, она, не вполне сознавая, что делает и куда идет, безотчетно устремилась в ту комнату, где обедали хозяин и его гости.
Застав мужа за обеденным столом и увидев на его лице радостное выражение, она была так потрясена столь неожиданным поворотом событий, что принуждена была выпить стакан воды, дабы поддержать свои силы. Однако вскоре к ней возвратилось присутствие духа, и она присоединилась к обедающим, хотя для нее это был, точнее сказать, еще только завтрак.
Судья поздравил Амелию с благополучной развязкой, за что она от души его поблагодарила, предполагая, что речь идет об освобождении ее супруга. Возможно, судья высказался бы на сей счет более подробно, если бы доктор Гаррисон вовремя ему не подмигнул: этот мудрый и добрый человек опасался, как бы все новости, сразу обрушившись на Амелию, не надломили ее силы; к счастью, присутствовавшая при этом жена судьи была не слишком осведомлена о происшедших событиях, а посему ей не оставалось ничего другого, как только уверить гостью, что она присоединяется к поздравлениям мужа.