Америка off…

— Заходит как-то Петька к Василию Ивановичу…

— Who?.. Кто есть этот Василий Ивановишш?

Константин с досадой махнул рукой, чего в невесомости, конечно, делать никак не следовало, и тут же перевернулся на сто восемьдесят градусов, то есть вниз головой. От дальнейших акробатических этюдов его спас собеседник, Джерри Ларкинс, астронавт НАСА, ловко перехватив кувыркающегося товарища за штанину.

— Спасибо…

— Не стоит благодарности, Костья… Так кто есть этот Василий Ивановишш?..

— Василий Иванович, Джерри, — вмешался в разговор невидимый из кают-компании Стас Старицкий, копавшийся в развороченном, словно в него только

что угодил фугасный снаряд, приборе, — это наш национальный герой. Участник Гражданской войны. Погиб в одна тысяча девятьсот девятнадцатом году, а фамилия его — Чапаев.

— Bay! Но потшему вы рассказывай про него joke… Шутка?

— Анекдот, — утвердительно покивал Стас, предварительно «зафиксировавшись» на неподвижном основании.

— Но потшему?..

Костя задумался, запустив пятерню в свою роскошную шевелюру, здесь, в состоянии невесомости, вечно стоявшую дыбом. Из своего перевернутого положения в привычное он возвращаться, судя по всему, не собирался. Хотя кому привычное, а кому и нет: кто может поручиться, что как раз сейчас именно он не занимал правильное?

— Это наш национальный обычай, Джерри, — снова пришел на выручку товарищу Стас, на секунду выставив из-за нагромождения серебристых корпусов смеющуюся физиономию.

В отличие от соотечественника, он был пострижен очень коротко, что в сочетании с на редкость грубо вылепленным лицом чаще всего заставляло любого собеседника усомниться в его двух высших образованиях и кандидатской степени. Атлетическое сложение и заскорузлые ладони молотобойца интеллигентности командиру двенадцатой экспедиции на МКС [1] отнюдь не добавляли. Равно как и низкий, хриплый и грубый голос, подходящий скорее какому-нибудь геологу или моряку, чем космонавту. И тем не менее Станислав Валентинович Старицкий был именно космонавтом, дважды Героем России (первый раз еще СССР), совершавшим сегодня, 4 июля 200… года, свой четвертый орбитальный полет. Да, да, 4 июля, День независимости США, который по традиции, благо, что на борту станции всегда присутствовал американский гражданин, решено было отметить вечером небольшим банкетом (конечно же без спиртного… разве что самую чуточку), и теперь все пребывали в сладостном предвкушении.

Всего экипаж огромной конструкции, несшейся по орбите над сине-бело-пестрым шаром, состоял из трех человек: самого командира Старицкого, совершавшего свой второй полет космонавта-исследователя Константина Валежникова и астронавта НАСА, Джереми Т. Ларкинса, полковника ВВС США и рекордсмена по полетам среди экипажа станции — он побывал в космосе уже пять раз.

Несмотря на возраст и космический стаж, старожилом орбиты он, увы, не являлся, а по сравнению со своими русскими коллегами, чей суммарный налет составлял без малого тысячу дней (шестьсот тридцать восемь дней у Старицкого и двести восемьдесят восемь у Валежникова), вообще чувствовал себя едва ли не новичком, так как за все предыдущие полеты провел в космосе меньше, чем за этот, — всего семьдесят шесть суток. Что делать, если до сего момента ему доверяли всего лишь выводить на орбиту многотонные махины «шаттлов»!

Покровительственное отношение двадцатидевятилетнего Костика, годившегося ему в сыновья, старого вояку (осенью Джерри стукнет пятьдесят четыре года, и, вероятно, это его последний вояж за пределы атмосферы) совершенно не раздражало. Парень он был дельный, специалист хороший, в чем не раз была возможность убедиться, а что до подначек… Ларкинс усмехнулся,

вспоминая себя в его годы…

— Так что там с твоим Тшапаевым, Костья?

Валежников оживился:

— Значит, заходит как-то Петька к Василию Ивановичу, а у того в комнате огромный пульт, весь в разноцветных кнопках и лампочках, навороченный такой…

— Стоп, Костья! — снова перебил Валежникова Джерри, озадаченно морща лоб. — По-моему, Стас говорил, что это было в девятнадцатом году прошлого века. Откуда же board?.. то есть пульт.

— Ну, анекдот это, анекдот! — Константин в сердцах снова едва не хлопнул себя ладонью по ляжке, но вовремя сдержался. — У вас ведь в мультфильмах тоже Микки-Маус летает. А разве мышь летает? Я обычную имею в виду, домашнюю, а не летучую…

— О-у… Ладно. Дальше.

— Ну и спрашивает Василия Ивановича, чего, мол, тот делает. А тот: «Да вот, пульт управления стратегическими ядерными ракетами, а я дежурю…»

Ларкинс снова открыл было рот для уточняющего вопроса, но под бешеным взглядом Константина захлопнул. Валежников облегченно продолжил:

— Петька спрашивает: «А мне можно тоже немножко подежурить?» Василий Иванович подумал-подумал и разрешил. «Подежурь, — говорит, — маленько, пока я посс…»

— Константин Павлович! — подал голос Старицкий, и Костя тут же поправился:

— «В туалет, — говорит, — схожу на пять минут, а ты посиди. Только на красную кнопку не нажимай…» И показывает огромную такую кнопку, размером с тарелку. Ну, Петька рад стараться, забрался в кресло, сидит, на экраны смотрит, тумблерами разными щелкает… Сидит-сидит и скучно ему стало. «Дай, — думает, — нажму кнопку, Чапаев-то, может быть, и не узнает…» Сказано — сделано. Только нажал, как лампы замигали, сирены завыли, и вбегает Василий Иванович без шта…

— Костя!

— Ну не совсем одетый, — поправился Валежников. — «Петька! — кричит. — Хватай ластик, бежим Америку с карты стирать!..»

И первым заржал, сотрясаясь в воздухе, будто огромный комок желе.

Ларкинс криво усмехнулся и поплыл мимо колыхающегося шутника к иллюминатору. Старицкий снова высунулся из-за своего прибора и, выразительно глядя на товарища, молча повертел пальцем у виска, а Костя в ответ пожал плечами, плавно опускаясь вниз. Пока шла эта пантомима, Джерри успел устроиться у одного из «окошек», как на станции попросту называли иллюминаторы, и сдвинуть светофильтр, в котором пока не было необходимости: солнце находилось с другой стороны станции.

— Джерри… — Шутник подплыл к американцу и нерешительно тронул его за рукав: — Ты что, обиделся? Я не хотел…

— Что ты, Костья! — Астронавт повернул к товарищу лицо, действительно совершенно спокойное. — Я совсем, ни чутошшки, не обиделся. У нас, я помню, лет двадцать назад ходили такие же jokes… шутки про вас. Только там Россию стирал с карты ковбой Ронни Рейган. Слава богу, что все это осталось шуткой…

— А что ты там высматриваешь? — Валежников решил сменить довольно скользкую тему и, вытянув шею, попытался взглянуть через массивное плечо Ларкинса сквозь толстый стеклянный диск.

— Сейчас должен показаться Сиэтл, — немного посторонился грузный американец, освобождая место еще одному зрителю. — Представляю, как все сегодня веселятся на земле. Day of Independence!.. День независимости, — тут же перевел он, хотя оба русских отлично знали английский.

— Над Пасификой облачности почти нет, — продолжал он минуту спустя, — может быть, я увижу родной Денвер…

— Увидишь, конечно, — заверил его Костя, который был рад, что его не совсем удачная шутка забыта. — По прогнозу там сегодня солнечно. Как думаешь: тучи ради праздника у вас тоже разгоняют, — все же не удержался он от колкости, — или только у нас в Москве?