Американец

Рожков Григорий Сергеевич

И опять кошмарный сон — быстро, беспорядочно, бессмысленно! Я знаю, кто победит, знаю, какую цену за это заплатит Советский Союз… Но это было в моем мире… И там было по-другому. А здесь? Не знаю… Сложно поверить в то, что ходишь по грани между жизнью и смертью. Но ходишь по этой грани наадреналиненный по самые уши, с диким самомнением. Сейчас тощий американский мнимый первый лейтенант готов на все ради малоизвестных ему людей. И будь что будет: ведь это была мечта! Мечта всей его жизни — поучаствовать хоть в одном бою той Великой Войны. Это его первый, самый что ни на есть настоящий бой. Лицом к лицу с врагом, лицом к лицу с судьбой. Дебильная лирика! Прочь, прочь из головы, не до этого. Да как вообще

это удается мне?! Бой идет, а в голове черт-те что!

Вся спасательная партия с танкистами прямо-таки влетела в казарму. С треском и матом, подобно знаменитому электрику, что не был птицей, но все же совершил свой исторический нецензурный полет.

— Вы в порядке, сэр?

Лежа лицом в пыли, сложно рассуждать о порядке.

— Вроде цел… — Встав на карачки, отползаю под окно. В голове и на языке одно: — Помогите танкистам.

— Уже, сэр.

— Что уже?

— Помогаем. У всех контузии, у двоих пулевые ранения.

Пулевые ранения? В танке? Хотя стоп, у поляков противотанковые ружья были. Неужели они смогли пробить броню советского танка? А фиг его знает.

— У поляков в тылу что-то происходит! Они все прут сюда! ВСЕ! — Противным голосом заорал Джи, выскочив из штабной комнаты. — Они сошли с ума!

— Отставить панику! Занять позиции! Приготовиться к отражению атаки! — Попытки сохранить в голосе строгость таяли к концу моих команд, скатываясь на банальный визг. А ведь я всегда гордился своим мощным басом. — Артур, перезаряди оружие! Быстрее! — Пустой диск из автомата убираем в подсумок, полный — в приемник, затвор на себя. Готово.

По зданию ударил снаряд, с потолка посыпалась штукатурка. Это что еще за напасть?! Сколько можно?! Я устал уже.

— German tanks! [13] — Все бросились врассыпную по комнатам и утащили за собой танкистов. Не знаю, правильно ли это, но пусть будет так.

Из-за дома бахнул уцелевший советский танк — значит, не все потеряно.

— Второй взвод, налево, к столовой! Аверьянов, за мной!

Опа! Подмога! По площадке перед нашей казармой быстро продвигались навстречу немецкой лавине советские пограничники и красноармейцы. К нашей казарме направлялся живой и невредимый Леха со своими погранцами. И с ними двое очень уж серьезных мужиков с очень серьезными галунами на рукавах. Старлей быстро раздал команды своим подчиненным и вместе с серьезной парочкой заскочил в окна казармы. От количества шпал в петлицах командиров меня бросило в дрожь. У одного было две шпалы, у второго три — майор и подполковник. Ой, неспроста они сюда лично примчались. Где это видано, чтобы старший комсостав лично в бой шел?

13

Немецкие танки! (англ.).

— Первый лейтенант Майкл Пауэлл? — присел возле меня подполковник.

— Да, сэр! — Мотнув головой, поправляюсь: — Да, товарищ подполковник.

Сердце сжалось: я видел, как майор потянул из кобуры пистолет, его взгляд бегал туда-сюда. Тот, что присел рядом со мной, оскалился в жутчайшей улыбке, так что мне захотелось заплакать и сознаться во всех грехах.

Я попал! Повоевал — и хватит…

На улице в ту секунду вспыхнула рукопашная схватка, и поляки вместе с откуда-то всплывшими немцами, подстрекаемые неведомой силой, прорвались прямо к нашей казарме. Даже пограничники Аверьянова не смогли их остановить.

Увидел и осознал я это за жалкую долю секунды между попыткой найти выход из сложившейся ситуации с командирами и желанием направить на них ствол автомата.

— Берегись! — Леха успел предупредить всех об опасности.

В окно

влетела длинная немецкая граната. Вновь разум помутился, и тело подчинилось порыву. Опять затмение, что же это?

— ГРАНАТА! — завопил я и подхватил с пола штильхендгранату. Рывок к окну, навстречу атакующему врагу.

Бросок!

Медленно, очень медленно, Артур. Опоздал ты, она сейчас взорвется.

Хотелось упасть, мгновенно рухнуть на пол, спастись хоть как-то, но сделать этого я уже не успевал. Почему не успевал? Скажете, у немецкой «колотушки» запал секунд десять горит? Верно, но я ОЩУТИЛ, что взорвется эта дрянь раньше. Меня хватило на то, чтобы продолжить движение левой рукой, метнувшей гранату, и прикрыть лицо.

Удар, волна жара и боль, подобной которой не приходилось испытывать никогда, обрушились на меня. По лицу словно наждачной бумагой прошлись, но даже вскрикнуть не удалось. Удар спиной о стену на миг лишил меня сознания, но при этом странным образом очистил разум от боли. Когда я вновь увидел мир, он потерял краски, яркость и звучание. Ничего не осталось, кроме одной картинки: оконный проем в серой стене и серое небо. Левая рука не шевелится, правая в полном порядке. Пальцами касаюсь правой стороны лица. Кровь. Все же досталось и лицу. Нужно добраться до пистолета, он очень мне нужен. Вальтер с кобурой за спину съехал, а кольт под рукой. Легко поддался клапан кожаной кобуры, сшитой на заказ в моем будущем. Холодная, словно лед, рукоятка кольта легла в ладонь.

Я понял. Я все понял. Это не сон разума, это правда…

Я сейчас умру.

На подоконник ловким прыжком заскочила высокая фигура немецкого унтер-офицера. Пистолет беззвучно толкнулся отдачей в руку, и фашист, потеряв половину черепной коробки, столбом рухнул мне в ноги. Первый патрон.

Через соседнее окно прямо на поднимающегося Аверьянова собрался наброситься поляк. Толчок — второй патрон, еще толчок — третий. Двух пуль ляху для смерти хватит.

Еще двое подбежали к окну напротив и вскинули оружие. Четыре, пять — один упал прямо на подоконник. Шесть, семь… Все, это был последний патрон, и я промахнулся. Немец не промахнется, он выжил. И он ответит.

Но все равно — я победил!

— Я… победил.

На миг мир стал прежним, насыщенным, вновь загрохотал бой, краски вернулись. И даже черная фигура врага, дарующего мне смерть, не затмила небесной синевы чистого неба. Первый и последний бой… Вот оно как…

Глава 4

Второй шанс

Кто-то бубнит. Раздражающе так бубнит, назойливо. Словно комар, посередь ночи желающий вцепиться тебе в ухо. И бубнят на английском… Попросить их помолчать? В больнице ведь… Стоп, Артур. Почему больница? Что заставляет тебя так думать? Классические больничные запахи. Это ответ. Тогда вопрос номер два. Почему соседи говорят на английском? Неужели… Я живой и все еще в этом мире!

Открываю глаза и вижу свет из большого окна. Попытка сесть на кровати ударила по левой стороне тела и голове волной боли. В глазах помутилось, все расплылось, а звуки окружающего мира стали приносить боль.

— У-у-у-ух… — Откинулся на подушку с желанием унять боль. Меня просто выкручивало. Господи, как больно! — О-о-о-ох…

— Hey! Nurse! [14] — закричал кто-то совсем рядом. — Сэстра! Доктор, сюда! На помощь! Help!

В голове просто бомба взорвалась от его крика. Больно мне, тише… Вслух повторить все это не получилось — голова не выдержала напряжения и выключила сознание.

14

Медсестра! (англ.)