Американец
Шрифт:
— Во-вторых, Юр-ра, — раскатисто выговорил он мое имя, — если кто-то не идет, он расстраивается. И потом тому, кто его расстроил, достается самая мерзкая и трудная работа. А за неисполнение норм он начинает штрафовать с куда большей охотой.
— Подожди, но в Соединенных Штатах — свобода совести. Это — Конституция. Здесь — это история! И никто и никому не может навязывать свою веру! Они бежали сюда от такого! Это — их закон!
— А никто и не навязывает, Юр-ра! — мое имя упорно не давалось чеху. — Бригадир Езекия тоже не навязывает. Если у тебя иная вера, ты можешь не ходить на его службы. Но на какие-то ты ходить обязан. Иначе расстроишь его. А ближайший католический храм, повторюсь, ты найдешь только в Балтиморе. Доллар и двадцать центов туда и обратно.
Вот так я и попал на эту службу. Не скажу, что меня сильно напрягало. Как у многих людей, родившихся в СССР, у меня были смутные убеждения в области религии. Родители были атеисты. И в церковь не ходили никогда. А вот меня бабушка в детстве крестила. Но этим мое православие практически и ограничилось. Времени не было. Да и не очень-то тянуло, если честно.
Молитва давно закончилась, и теперь на сцене «зажигал» проповедник. Но для меня вся его театральность пропадала втуне, тянуло в сон. Да и английский «Библии короля Якова» [53] тоже отличался от современного, так что некоторых выражений я просто не понимал, отчего шансы на то, что меня заденет пафос проповеди, снижались до неразличимых без микроскопа.
53
Библия короля Якова — перевод Библии на английский язык, выполненный в начале XVII века. Очень распространена в англоязычных странах.
Но заснуть было никак нельзя, так что я пытался развлечься разглядыванием девушек. Увы, но они сидели достаточно далеко и спиной. Кроме того, для человека XXI века все эти капоры выглядят больно уж чуждо. Ощущение, что рассматриваешь кукол.
— А теперь, братья и сестры, вознесем хвалу Господу нашему в гимне! Я попрошу прелестную мисс Мэри помочь мне!
Девушка, сидевшая с краю первого ряда, при этих словах встала и пошла на сцену. Моя голова повернулась в ее сторону. Как притянутая мощнейшим магнитом. Все же для меня в женщине главное — грация. Куда важнее, чем большая грудь, голубые глаза или размер… хм… бедер. А уж когда ее нежный голос завел: «Оте-е-ец свя-а-а-а-то-ой, да-ай на-а-ам ми-и-ир…», я понял, что погиб. Погиб окончательно и бесповоротно. И еще я вспомнил, как отец рассказывал о знакомстве с мамой. Мол, сначала он ее и не заметил. А потом она как-то повернулась, и его как молнией стукнуло. Он сразу увидел в ней свою будущую жену, мать своих будущих детей. Наверное, я все же слишком много взял от него. Но в Мэри я точно так же ясно увидел свою жену. Не объект для заигрываний и флирта, не героиню романа, а ту женщину, с которой я проведу вместе жизнь, которая родит мне детей. И не имело значения, что у жалкого гастарбайтера-землекопа шансов добиться взаимности у дочери кого-то из местной общины не было никакого.
Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, второй час ночи
В этом месте Алексей одобрительно кивнул, вспомнив, как аналогичное чувство появилось и у него при виде Леночки. Похоже, это у Воронцовых семейное.
Впрочем, он тут же вспомнил, что ответил ему на восторженный лепет дед. Мол, наше подсознание формирует образ идеального партнера для воспроизведения потомства, и там, в образе этом есть все — рост, размер бедер и талии, цвет глаз и волос. И потому не стоит верить только этому чувству, надо и на характер смотреть, и на интеллект, и на совместимость… Мол, жизнь — она долгая, и на одной подходящей внешности крепкую семью не построишь!
Вспомнив о своих проблемах, Алексей вздохнул. Впрочем, у предка-то проблемы, если он этот момент не приукрасил, куда
Из мемуаров Воронцова-Американца
«Позже я не раз рассказывал историю про Мэри. Акцентируя внимание своих учеников и соратников на двух выводах: во-первых, что мотивация — великая сила! „Если кто-то чего-то очень сильно хочет, — учил я их, — отнеситесь к этому со всей серьезностью, невзирая на его нынешнее состояние. Завтра он может найти возможность“. И во-вторых, многое зависит от того, какими глазами ты смотришь вокруг. То, что для кого-то — бесконечные трудности и препятствия, для другого является возможностями. Во всяком случае, я увидел возможность буквально на следующее утро!»
Неподалеку от Балтимора, 12 августа 1895 года, понедельник, около восьми часов утра
— Мистер Спаркс, мистер Спаркс! Вам бы на перрон подойти! — заорал еще футов с двадцати посыльный Тони и, дождавшись, пока Спаркс повернется, продолжил:
— Там подрядчик на нас сильно ругается, мол, криво лампы смонтировали… Десятник Додсон за вами послал, он там от нас один, а вы его знаете, словами отвечать он плохо умеет, боится, что до драки дойдет!
Спаркс только вздохнул. Нет, вообще, как истовый протестант, он любил понедельники. Потому что именно в понедельник ты чаще всего получаешь новую работу, новые задания, а значит, и новые деньги! Если хорошо сделаешь работу, конечно. Но за этим Спаркс следил тщательно! И сам не волынил, и другим не давал. Его девизом, которому он учил и детей, было: «Хорошие деньги за хорошую работу!»
Жена, правда, ворчала, мол, не морально, не тому детей учишь, про Бога надо… Не понимает, глупая женщина, что именно деньги — знак благословения Господа. Знак того, что он доволен тобой!
Так что обычно по понедельникам Спаркс вставал пораньше, молился дольше обычного, пел какой-нибудь гимн и подъезжал к месту работ на четверть часа раньше обычного. Чтобы подстегнуть работников своим примером и хозяйским надзором. Он выезжал, проводил осмотр места работ, затем планерки… Да, Спаркс обычно любил понедельники. Но, увы, — не сегодня.
Утро началось с того, что выяснилось, что в выходные поломался насос, и котлован, который копали рабочие Спаркса, превратился в маленький пруд. Затем выяснилось, что Ганс Манхарт, инженер, представляющий подрядчика, недоволен тем, как установлена резервная паровая машина, и винит в этом монтажников Спаркса… А теперь еще и фонари! Нет, Господь определенно почему-то хочет наказать его. Понять бы еще — за что? Ну, чтобы больше не подставляться.
За этими размышлениями Спаркс успел обойти здание вокзала и сразу услышал разъяренные вопли Вильяма Мэйсона, которого почти в глаза звали «дядя Билл». Ну а как его еще звать, если у человека всего три достоинства: первое, что любит и умеет орать, второе, что он приходится дядей владельцу фирмы, отхватившей подряд на этот участок строительства, и третье, — что он без ума от охоты и, кажется, заработал в этой области изрядный авторитет? Да, Тони был прав, Додсон вот-вот взорвется, надо срочно вмешиваться…
— Мистер Мэйсон! — прокричал Спаркс футов с тридцати, — у вас какие-то проблемы?
«Дядя Билл» осекся… Все же орать на десятника одно, а на владельца и руководителя компании, пусть и помельче той, в которой ты работаешь, другое. Он начал медленно и всем телом, что характерно для дородных людей, поворачиваться к подходящему Спарксу, одновременно перестраиваясь на иной стиль общения. Спаркс тем временем, пользуясь тем, что «дядя Билл» его пока не видит, сделал Додсону знак исчезнуть.
— Да, мистер Спаркс, проблемы! — начал он существенно тише и почти вежливо, — но не у нас, а у вас. Ваши безрукие работники своими кривыми руками установили фонари так, что часть из них вот-вот перегорит, а вторая — еле светится. И такое качество не устроит ни нас, ни железную дорогу, ни муниципалитет. Нет, сэр, не устроит, и не надейтесь! Так что придется вам переделывать!