Американха
Шрифт:
– Но, Ифем, не может быть. Слишком рано. Кроме того, я же вышел.
– Я тебе говорила, это не помогает! – воскликнула она. Он внезапно показался ей маленьким растерянным мальчиком, и он беспомощно смотрел на нее. Паника Ифемелу возросла. Повинуясь внезапному порыву, она махнула проезжавшему мимо окаде, запрыгнула на багажник и велела мотоциклисту ехать в город.
– Ифем, что ты делаешь? – спросил Обинзе. – Куда ты?
– Звонить тете Уджу, – ответила она.
Обинзе сел на следующего окаду и вскоре нагнал ее, они прокатились мимо университетских ворот к конторе НИТЕЛ, [78] где Ифемелу выдала человеку
78
Нигерийская телефонная компания.
– Тетя, думаю, то, что случилось с тобой, перед тем как явился Дике, случилось и со мной, – сказала Ифемелу. – Мы поели неделю назад.
– Всего неделю? Сколько раз?
– Один.
– Ифем, успокойся. Вряд ли ты беременна. Но надо сдать анализы. В студгородке в поликлинику не ходи. Езжай в город, где тебя никто не знает. Но сначала успокойся. Все будет хорошо, инуго? [79]
Позднее Ифемелу сидела на шатком стульчике в приемной медлаборатории, окаменелая, безмолвная, не обращая внимания на Обинзе. Злилась на него. Несправедливо злилась – и понимала это, но все равно. Когда Ифемелу отправилась в грязный туалет с маленьким контейнером, который ей выдала местная девушка, он спросил, поднимаясь:
79
Слышишь? (игбо)
– Мне сходить с тобой?
Она рявкнула в ответ:
– Сходить со мной – зачем?
И ей захотелось стукнуть девчонку из лаборатории. Эта желтоликая дылда оскалилась и покачала головой, еще когда Ифемелу произнесла «анализ на беременность», будто у нее в голове не умещался этот очередной случай безнравственности. А теперь она смотрела на Ифемелу с Обинзе, ухмылялась и безобидно напевала себе под нос.
– Есть результат, – сказала она чуть погодя, протягивая незапечатанный в конверт листок, лицо разочарованное – отрицательный. Ифемелу поначалу слишком потрясло, и потому она не ощутила облегчения, а затем ей понадобилось еще раз помочиться. – Людям лучше уважать себя и жить по-христиански, чтоб не было беды, – сказала девушка им вслед.
В тот вечер Ифемелу опять вырвало. Она была в комнате у Обинзе, читала лежа, общалась с ним все еще ледяным тоном, и тут рот ей затопило соленой слюной, Ифемелу вскочила и помчалась в туалет.
– Должно быть, я что-то съела, – сказала она. – Ту ямсовую похлебку, которую я купила у Мамы Оверре.
Обинзе сходил в главный дом и вернулся со словами, что его мать повезет Ифемелу к врачу. Был поздний вечер, маме не понравился молодой врач, оказавшийся на дежурстве в медцентре, и она повезла Ифемелу домой к доктору Ачуфуси. Когда миновали начальную школу, окруженную подстриженными казуаринами, Ифемелу вдруг вообразила, что и впрямь беременна и что девушка в той сомнительной лаборатории применила просроченные реактивы. Она выпалила:
– У нас был секс, тетя. Один раз.
Почувствовала, что Обинзе напрягся. Мама посмотрела на нее в зеркальце заднего обзора.
– Давай сначала покажемся врачу, – сказала она.
Доктор Ачуфуси, добродушный приятный мужчина, прощупал Ифемелу бок и объявил:
– Это
– Спасибо вам большое, доктор, – сказала мама Обинзе.
В машине Ифемелу произнесла:
– Меня никогда не оперировали, тетя.
– Ерунда, – бодро отозвалась мама Обинзе. – У нас очень хорошие врачи. Сообщи родителям, скажи, пусть не волнуются. Мы о тебе позаботимся. Когда выпишут, поживешь у нас, пока не наберешься сил.
Ифемелу позвонила маминой коллеге, тете Бунми, и попросила передать маме сообщение – и домашний телефон Обинзе. В тот же вечер мама позвонила, голос у нее был задышливый.
– Все во власти Божьей, моя драгоценная, – сказала мама. – Благодарим Господа за твою подругу. Благослови Боже и ее, и ее маму.
– Это он. Мальчик.
– Ой. – Мама примолкла. – Пожалуйста, поблагодари их. Господь их благослови. Мы первым же автобусом выезжаем завтра в Нсукку.
Ифемелу запомнила медсестру, жизнерадостно брившую ей лобок, грубое трение лезвия, запах антисептика. Потом была пустота, стертость в сознании, а когда она всплыла, пришибленная, все еще на грани памяти, услышала, как ее родители разговаривают с мамой Обинзе. Мама Ифемелу держала ее за руку. Позднее мама Обинзе пригласила их переночевать у нее дома – незачем тратить деньги на гостиницу.
– Ифемелу мне как дочка, – сказала она.
Перед отъездом родителей в Лагос отец сказал Ифемелу – с робким благоговением, какое питал к хорошо образованным людям:
– У нее первоклассный лондонский бакалавриат.
А мама добавила:
– Очень уважительный мальчик этот Обинзе. Хорошо воспитанный. И город их не так далеко от нас.
Мама Обинзе подождала несколько дней – возможно, давала Ифемелу набраться сил, – после чего позвала их обоих, усадила перед собой и попросила выключить телевизор.
– Обинзе и Ифемелу, люди совершают ошибки, но некоторых промахов можно избежать.
Обинзе молчал. Ифемелу сказала:
– Да, тетя.
– Вы обязаны всегда пользоваться презервативами. Если желаете вести себя безответственно – вы более не под моей опекой. – Тон у нее посуровел, сделался запретительным: – Если решили вести половую жизнь – решите и предохраняться. Обинзе, возьми карманные деньги и купи презервативы. Ифемелу, и ты. Мне нет дела до твоей стеснительности. Отправляйся в аптеку и купи. Никогда не предоставляй этому мальчику заботиться о твоей же безопасности. Если он не хочет пользоваться презервативами, значит, он недостаточно о тебе печется, и тогда тебе здесь не место. Обинзе, беременеть не тебе, но если это случится, в твоей жизни все изменится и ничего потом не исправишь. И я прошу вас обоих: пусть это будет строго между вами двоими. Болезни всюду. СПИД – это взаправду.
Все помолчали.
– Вы меня слышите? – спросила мама Обинзе.
– Да, тетя, – сказала Ифемелу.
– Обинзе? – переспросила мама.
– Мамуля, я тебя услышал, – произнес Обинзе и резко добавил: – Я не ребенок! – После чего встал и решительно вышел из комнаты.
Глава 8
Забастовки сделались постоянными. Университетские преподаватели перечисляли свои жалобы в газетах, сообщали о соглашениях, втоптанных в грязь людьми из правительства, у которых дети учились за рубежом. Студгородки пустовали, аудитории обезлюдели. Студенты надеялись, что забастовки будут недолгими, поскольку на то, что их не будет вовсе, надеяться не приходилось. Все разговоры – об отъезде. Даже Эменике уехал в Англию. Никто не понимал, как он раздобыл визу.