Американский доброволец в Красной армии. На Т-34 от Курской дуги до Рейхстага. Воспоминания офицера-разведчика. 1943–1945
Шрифт:
Я предложил спустить в окоп тело немецкого мальчишки и прикопать. Но почти все уже отошли от окопа, забрав с собой фаустпатрон, осталась лишь Анна. Она согласилась мне помочь. Труп мы похоронили.
Бернау совсем не походил на неприступную крепость. Никаких дотов и дзотов, за которые так горячо ратовал рейхсминистр пропаганды колченогий доктор Геббельс, мы не встретили. На перекрестках кое-где стояли стеклянные или пластиковые телефонные кабины с аппаратами и свисавшими на тонких цепочках толстыми телефонными книгами. Кое-где во дворах бегали немецкие мальчишки, правда,
— Работает телефон! — удивленно воскликнул я.
Все были удивлены. Я поднял валявшуюся на земле телефонную книгу и раскрыл ее посредине. На странице оказались номера телефонов рейхсминистерства пропаганды и телефон приемной доктора Геббельса.
— Чудеса! — снова удивился я. — Здесь есть телефон Геббельса!
Ближе всех к телефонной кабине стояла Ана Липко. Мы встретились с ней взглядом — и поняли друг друга.
Я набрал номер телефона приемной, и в трубке тут же послышался моложавый женский голос, сообщивший, мол, вас слушают.
— Hallo! Sagen sie mir bitte, Fraulein. Ist das Doktor Josef Goebbels' buro? (Алло! Скажите мне, пожалуйста, это канцелярия доктора Геббельса?) — спросил я.
— Ja (Да), — подтвердил женский голос.
Я повернул телефонную трубку так, чтобы Ана слышала и переводила разговор всем стоявшим возле кабины.
— Wer raft an? (Кто звонит?) — спросили в трубке.
— Ich bin ein Amerikanicher freiwilliger in der Sowjetichen Zweiten Garde Panzerarmee und rufe an aus Bernau. Verstehen sie, was ich sage, Fraulein? (Я — американский доброволец в советской 2-й гвардейской танковой армии. Звоню вам из Бернау. Вы понимаете, что я вам сказал, девушка?)
— Ach, mein Gott, mein Gott! (Ox, боже мой, боже мой!) — повторяла она снова и снова.
— Gott ist nicht auf ihrer seite, Fraulein! Kaufen sie leiber einen strauss von roten rosen und dann treffen wir uns! Verstehen sie was ich ihnen sage, Fraulein? (Господь Бог вам не поможет, девушка. Бог не на вашей стороне, а на нашей! Вы лучше купите букет алых роз и встречайте нас! Вы меня поняли, девушка?)
— Ach, mein Gott, mein Gott! (Ox, боже мой, боже мой!) — снова запричитала невидимая собеседница.
Я повесил трубку, вышел из кабины и, подражая той немецкой дежурной рейхсминистерства пропаганды, повторил по-немецки: «Ach, mein Gott, mein Gott!» Все расхохотались.
Поздно вечером, когда мы с капитаном Троевым остались в комнате вдвоем, он у меня спросил, знаю ли я, что 1-й Украинский фронт подошел к Берлину ближе, чем мы, 1-й Белорусский. Я ответил, что знаю.
— А ты знаешь, что случится с маршалом Жуковым, если маршал Конев повесит на куполе Рейхстага красный флаг Победы раньше?
— Что? — спросил я.
— Жуков пустит себе пулю в лоб.
— Да?
— Да! — подтвердил с нажимом Троев. — А знаешь, что
— Что же? — вновь спросил я.
— Сталин приказал бы пустить первую пулю в лоб Жукову, а вторую — Коневу.
Я помолчал. Потом спросил:
— А вы, товарищ капитан, не боитесь рассказывать такие анекдоты?
— Вам, Никлас, не боюсь, — последовал ответ.
— А майору Заботину не побоялись бы?
— Нет, не побоялся бы.
— А Липко Ане?
— Тоже не побоялся бы.
— А подполковнику Андреенко?
— Может быть, рассказал бы.
— А майору Шустрову?
— Нет-нет, Никлас, боже упаси! — встрепенулся Троев.
— Спасибо, товарищ капитан, за откровенный разговор, — поблагодарил я.
— Пожалуйста, Никлас. Вы все поняли? — Троев посмотрел мне прямо в глаза.
— Так точно, товарищ капитан!
27 апреля 1945 года
Шарлоттенбург, западная часть Берлина
Ночь я провел на дежурстве, в наушниках. Главное, что услышал, — это выступления Сталина и Трумэна.
И. Сталин:
«От имени Советского правительства я обращаюсь к вам, командиры и бойцы Красной армии и армий наших союзников. Победоносные армии союзных держав, ведущих освободительную войну в Европе, разгромили германские войска и соединились на территории Германии. Наша задача и наш долг — добить врага, принудить его сложить оружие и безоговорочно капитулировать. Эту задачу и этот долг перед нашим народом и перед всеми свободолюбивыми народами Красная армия выполнит до конца. Приветствую доблестные войска наших союзников, стоящие теперь на территории Германии плечом к плечу с советскими войсками и преисполненные решимости выполнить свой долг до конца».
Трумэн:
«Объединение наших войск в самом сердце Германии имеет большое значение для всего мира, и мир об этом не забудет. Нации, которые смогли вместе планировать свои действия и вместе сражаться плечом к плечу, несмотря на барьеры в языке, коммуникациях и расстоянии, которые мы успешно преодолели, говорят о том, что они могут жить вместе и работать совместно… во имя мира».
Кроме этих двух замечательных заявлений по поводу встречи наших войск на Эльбе я услышал ночью по радио, что Москва салютовала этому историческому событию залпами из 324 артиллерийских орудий и что пышные торжества по этому поводу прошли на Красной площади в Москве и в США на Таймс-сквер в Нью-Йорке.
Я с таким восторгом докладывал обо всем этом подполковнику Андреенко, что сразу и не заметил, что он мрачнее тучи. По окончании рапорта позволил себе спросить:
— Что с вами, товарищ подполковник? Мне казалось, что я вам сообщаю замечательную новость, а у вас…
Он не дал мне закончить.
— Да, Никлас, — сказал он, — эта новость действительно превосходная. Но вот что ее омрачает. Прочтите это сообщение, — получили сегодня от наших людей с запада. — Подполковник подвинул в мою сторону пару страниц машинописного текста. Я сразу понял, «нашими людьми» он назвал советских агентов.