Американский Голиаф

Джейкобс Харви

Дурацкие слова Лоретты о Ниагарском водопаде напомнили Джорджу, что год назад, почти в этот же день, он был на волосок от убийства. Они стояли тогда с Анжеликой у серебристого потока, наблюдая, как взбесившейся водой утекает само время. Эта безостановочная течка нагоняла на Джорджа страх. Почему Ниагара считается раем для влюбленных? Ах, этот неудержимый поток страсти. Ах, это величие природы. Ах, это напоминание о том, что хрупкие существа должны держаться друг друга, проникать друг в друга, а то не выживут.

Может, будь с ним рядом женщина повещественнее, вроде Лоретты, на водное буйство наложились бы стоны, сладкое неистовство, и все повернулось бы иначе. Однако на торчащей из водопада скале рядом с

новобрачным Джорджем Халлом стояла молчаливая молодая жена и вглядывалась в свое будущее, точно в зеркало без отражений. Джордж чуть не столкнул ее с обрыва.

Он поступил порядочно, он сдержал слово, данное Хамишу Флонку. Вдова Флонк стала миссис Халл, умножив заодно свое состояние. Но осознавала ли она это? Анжелика оказалась столь податлива, преданна и мила со всеми без разбору, что невозможно было понять, что у нее на сердце.

Подписывая контракт с ее бывшим мужем, Джордж сосредоточился на деньгах. Три сотни золотых долларов, честная и приемлемая цена по любым меркам. Пункт, согласно которому Джордж должен занять его место на супружеском ложе, «буде Господь, в Его вечной мудрости, почтет нужным сразить вышеупомянутого мистера Флонка на поле брани», казался бессмысленной причудой.

Война, куда Хамиш Флонк согласился пойти вместо Джорджа Халла, никак не могла продлиться дольше года. Неужто Америка позволит развалить себя на части? И потом, неповоротливого, туповатого парня можно ранить или даже взять в плен, но ведь это Флонк – соль земли, человек, благословенный пусть тяжелой, но непременно долгой жизнью, честный нью-йоркский фермер, окруженный персональной командой упитанных ангелов. Он не полезет поднимать упавший флаг или проверять на прочность пушки конфедератов.

Хамиш Флонк никуда не рвался, его не интересовали патриотизм, политика и благие дела. Его волновали погода, рассада и урожай. Превосходная замена и вечная защита; надежный, как репа, будет жить долго, возиться со своим зерном, есть, спать, срать, плодиться, усыхать, умирать, гнить и удобрять землю своей старой тушкой. Из таких не выходят герои Великой Армии Республики. Такие не корчатся от боли в черепе, расколотом алабамским штыком.

Что-то вышло ужасно неправильно.

Джордж вспоминал свою первую и последнюю встречу с покойным Хамишем Флонком. Вместе с обреченным наймитом пришла и Анжелика. Пока они договаривались, она ждала за дверью, тонкая, как маргаритка. Когда подписи были поставлены, а сумма передана, все трое отправились в ресторан отмечать сделку. Проскочила заманчивая мысль, что, пока муж будет топтать чужую кукурузу, девушка останется одна. Джордж легко, точно салфетку, отбросил этот соблазн.

Когда пришла весть о внезапной кончине мистера Флонка, было много разговоров о контракте. Табачная компания «Саймон Халл и сыновья» процветала, чему способствовал внушительный поток контрабандных листьев с Юга. Анжелике Флонк было предложено щедрое вознаграждение. Однако за жизнь своего мужа она отказалась принять даже пенни. Женщина была упряма.

Джордж Халл увещевал ее не один день, предлагая на роль супруга отличные альтернативы. У нее хватит денег на то, чтобы содержать или даже расширить унылую ферму Хамиша. Или на собственную лавку в городе. Тысячи мужчин, десятки тысяч будут рады взять за себя женщину с таким приданым.

Анжелика отвергала все разумные компромиссы. Она не пошла искать адвоката и не роптала на судьбу. Она перестала есть. Пошли слухи, и всякому стало ясно, что ей не дотянуть до весны.

«Женись на мне, как обещал Хамишу, и дай мне ребенка. Или ничего не нужно. Я не виню тебя, Джордж. Я не буду тебя преследовать. Я обернусь росинкой, и все кончится». Такую записку она прислала ему за месяц до свадьбы.

В первую брачную ночь, отлепившись от хилого тела новобрачной, Джордж уснул под насмешливый грохот Ниагары. Его

ждал Хамиш Флонк. Двумя руками молодой солдат стискивал полушария своего черепа. Он извинился за перепачканный кровью мундир и оторванные пуговицы, после чего поздравил Джорджа Халла и похвалил за сдержанное слово. Джордж предложил ему «Улисс-супремо», и они сели на скалу покурить. Хамиш сочился кровью, она впитывалась в камень.

– В такой огромной земле достанет места всем мертвым, – сказал Хамиш. – Хвала Господу.

– Я надушился соком твоей вдовы, – сказал Джордж. – Пути Господни неисповедимы, рядовой Флонк.

– Так точно, сэр! – воскликнул Хамиш.

После этого ему приспичило отдать честь флагу или чему другому, и проломленная голова развалилась, как яйцо.

Джордж спустился в кухню. На стойке лежали рядком две буханки. Анжеликина была похожа на хозяйку – непропеченное тесто с горелой коркой. Буханка Лоретты была Лореттой – соблазнительной рыжей кошечкой. Джордж оторвал от Лоретты кусочек, покатал на языке и запил помоечным кофе из чашки Бена.

На фабрике Джордж кивнул отцу и брату. Те кивнули в ответ. Он всегда опаздывал. Его привычки были куда сильнее его же извинений и недовольства Саймона Халла. Джордж есть Джордж. Он сел на скамейку, взмахнул ножом и рассек гондурасский оборотный лист на два полумесяца. Еще теплая от комнатного пара верхушка была упругой, приятной на ощупь и пахла сладкой органикой.

Как бы Джорджа ни воротило от фабрики, ему нравился ее табачный дух, подмышечный дух, обезьяний дух. Смесь листьев пахла, словно кожа мумии, – полугнилая, броженая, высушенная, отсыревшая, пропотевшая, в темноте погребенная, на волю отпущенная, отделенная от стеблей, украшенная рубцами и уложенная стопками травяных страниц, каждая толще Библии.

Саймон Халл, который и придумал «Улисс-супремо» (толстые, как «Короны», у рта конус, как у «Перфекто», притуплённые складками, как «Лондрез», чтобы легче загорались и чтобы пепел вырастал длиной с палец), сейчас резал на полоски гаванский наполнитель и скручивал их превосходными диагоналями. Бен Халл заворачивал готовые сигары, гармонично сочетая колорадские бурые, темные мадуро, красноватые кларо и черные как уголь оскуро. К каждой сигаре он привязывал бирку с генералом Грантом в золотом овале и, словно патроны, укладывал «Супремо» в деревянные коробки. На крышках был выжжен такой же портрет Гранта, а под ним слова: «ТАБАЧНАЯ КОМПАНИЯ «САЙМОН ХАЛЛ И СЫНОВЬЯ». БИНГЕМТОН, НЬЮ-ЙОРК, СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ». Название их лучшим сигарам сочинил Джордж, и он же придумал эту грозную упаковку. У него был талант: он знал, как притянуть взгляды покупателей.

Саймон Халл и его отпрыски работали слаженно, точно гребцы, наслаждаясь семейным ритмом. Бен затянул «Боевой гимн», [1] и Саймон подхватил надтреснутым фальцетом. «Славься, аллилуйя» Джордж пропел во всю глотку, хоть и глотая слова. И отец, и брат хорошо знали, как сильно он ненавидит Бога. Джордж ведь тоже мог уйти на войну, вернуться без рук и ног, слепым и глухим от взрыва снаряда.

Форт-Додж, Айова, 2 мая 1868 года

Я привязан к месту. Недоступен бедам. Откуда же этот страх? Будто рядом что-то ужасное. Столетия назад, эпохи назад рокот и ропот. Фонтаны огня. Память такая давняя, что я ни в чем не уверен. Я играю с далекими видениями. С текучими грезами о чем-то прежнем.

1

«Боевой гимн»– то есть «Боевой гимн республики», знаменитый спиричуэл; музыка Уильяма Стеффа (1855), слова Джулии Уорд Хауи (1861).