Американский пляж
Шрифт:
– В Bell Air, – предложил я самый дорогой и престижный ресторан этого удивительного города.
Она сразу согласилась.
И даже на расстоянии почувствовал, как мои шансы крепко подросли.
Я взял напрокат смокинг и вызвал двенадцаттиметровый лимузин.
Ресторан, куда мы приехали, был знаменит тем, что именно в нем президент Соединенных Штатов Дж. Ф. Кеннеди познакомился с самой прекрасной женщиной тех времен – Мерлин Монро. Здесь они вместе обедали.
– За каким столиком они сидели? – спросил я официанта. – Он свободен?
– Это очень дорого, – поведали мне.
Брови моей спутницы вздрогнули – она ждала, что я отвечу.
– Ничего нет дороже желания, дружище, – ответил я халдею.
Нас провели в тот самый знаменитый зал, усадили за тот самый столик.
Спутница моя была само очарование: черное воздушное платье, открытые плечи и – каскад драгоценностей.
За соседним столиком сидела группа японцев.
Маленьких, серьезных и богатых.
И все они не отрывали своих узких глаз от моей спутницы. Она им очаровательно улыбалась, а я заказывал самые изысканные блюда.
К полуночи я напился.
Помню еще, что подружился с японцами.
И проснулся в номере моей спутницы – благо, гостиница у нас была одна и та же.
Время было уже к полудню.
Оказалось,
Страдая с похмелья, я побрел к себе.
Но похмеляться не стал, побоялся папаши.
Долго стоял под холодным душем. Аж посинел весь. Зато полегчало.
Потом заказал три порции кофе. Пошарил по карманам смокинга, нашел вчерашний счет. Когда вник в него, стало немного грустно – сумма составляла ровно половину выделенного папой бюджета.
В дверь позвонили – принесли какой-то подарок в коробке, завернутой в розовую бумагу. Я сперва удивился, но потом понял, что это от вчерашних японцев.
Открывать не стал. Отправил своей знакомой. Пусть думает, будто это от меня. Все-таки ночь была очаровательна, да и она сама тоже.
Ровно в четыре я был в холле.
Там было много знакомых знаменитостей.
Отец стоял чуть в стороне ото всех со своей юной и очень красивой женой. К нему то и дело подходили сильные мира того.
Он заметил меня и милостиво кивнул.
Я подошел.
Поздоровались.
– Он сообщил мне, что я еду не с ним: он в первом лимузине, а я в шестом, но в зале сидеть буду рядом с ним. А потом мы вместе поедем на банкет, который устраивает Киноакадемия для лауреатов «Оскара».
– Ты все понял? – спросил меня отец.
– Конечно, па, – уверил я его, хотя ничего не понял кроме того, что я в зале буду почему-то или зачем-то сидеть вместе с ним.
Он дал мне приглашение.
Я поклонился и выбрался из уже плотной толпы, окружавшей моего отца.
Тут ко мне подлетела моя знакомая в сопровождении трех поклонников, отвела меня в сторону и стала шептать мне в ухо:
– Зачем такое расточительство, такой дорогой подарок?!
Я поначалу никак не мог понять, о чем она.
Но когда она стала говорить что-то насчет престижной видеоаппаратуры, я понял, что было в коробке от японцев.
– A-а, пустяки… – небрежно отмахнулся я.
Она на мгновение осторожно прижалась ко мне и уже громче спросила:
– А ты где там будешь?
Я показал свое приглашение.
У нее удивленно взлетели брови – ряд, указанный в приглашении, был зарезервирован для звезд, и все это знали. Она же сидела где-то под балконом.
Я небрежно убрал приглашение в карман и, шепнув ей, что во дворце увидимся, пошел прогуливаться по папиным друзьям.
Все меня встречали очень радушно: кто целовал, кто обнимал, кто мял, а кто просто говорил какой-нибудь затасканный комплимент – мол, так похож на отца, прямо вылитый.
Я на это кисло улыбался – мне почему-то хотелось быть похожим на самого себя.
Наконец стали подъезжать лимузины.
Отец со своей красавицей, как и говорил, уехал в первом. Потом – ведущие актеры и авторы фильма. Следом – композитор и команда отцовой студии. Наконец пришел и мой лимузин, но какой-то весь потертый с шофером лет под сто и пыльными фарами.
Со мной посадили еще троих – двух толстых операторов и сопливую девочку-гримершу.
До дворца, где должна была состояться церемония, пешком тихим шагом идти минут тридцать, но американцы без показухи просто не могут. Они перекрыли все ближние улицы, и ко дворцу со всех концов огромного города со скоростью раненого муравья стали стекаться лимузины, каждый длиной не менее десяти метров – ведь гость должен именно приехать, а не прийти – за этим очень строго следили устроители.
Поехали и мы.
В машине было просторно, но душно.
Мы все сразу же перезнакомились и решили, не откладывая, выпить. Так думали, что сейчас минут через десять будем на месте.
Я открыл бар – виски, джин, мартини, – но воды не было и льда тоже. Вдобавок холодильник не работал, и все было теплое.
Но все равно мы налили и выпили.
Сделалось еще жарче.
Я снял трубку внутреннего телефона и спросил водителя, почему не работает кондиционер. Он улыбнулся и пожал плечами.
Тогда я спросил, почему не работает холодильник и почему нет воды? – он вновь улыбнулся и пожал плечами – старая, мол, машина, нет ничего.
В смокингах и бабочках стало невмоготу. Открыли люк, и я высунулся в него. Мимо бесконечного ряда черных, серых и белых лимузинов, спокойно обгоняя их, беспечно и весело шли люди. Они не без юмора смотрели на мою фигуру в смокинге, а сами были одеты в рубашки и шорты, юбки и блузки.
После виски мне стало хоть и жарче, но зато и веселее. Я от души раздавал всем желающим воздушные поцелуи, а особенно женщинам-полицейским, которых было вокруг великое множество.
Наконец мне надоело торчать в люке, и я спустился опять в салон. Там была парилка. Все мои попутчики уже разделись до возможного предела.
Прошло сорок минут.
Мы утешались мыслью, что терпеть осталось недолго и мы вот-вот приедем на место.
Прошло еще сорок минут. Казалось, мы не едем, а стоим на месте. Восемь рядов длинных раскаленных чудовищ медленно и важно в своей гигантности пробирались ко дворцу.
В других лимузинах сидели радостные люди, у которых, очевидно, работало все – и холодильники, и кондиционеры. Они весело махали нам запотевшими от холода фужерами с минеральной водой и «американским шампанским».
Всей нашей команде уже становилось дурно.
Кто-то предложил выпить еще. Остальных от такого предложения чуть не стошнило.
Наконец к исходу второго часа подъехали ко дворцу церемоний.
С трудом одевшись и приведя себя в порядок, мы выползли на волю.
В глаза ударило солнце, в уши – радостный гул толпы, в душу – магическое восхищение праздником тысяч людей, которые облепили дворец, но внутрь не попали.
Мы сразу очутились в огромном коридоре, где прогуливались, позируя для кинофотоиндустрии, легендарные звезды Голливуда.
Трибуны по обе стороны этого великолепного коридора с красной дорожкой были битком забиты людьми.
Явление каждой новой звезды взрывало трибуны такими воплями, что приходилось зажимать уши.
Я тоже стал прогуливаться.
Поздоровался со Шварценеггером, Сталлоне, Алю Пачино и де Ниро.
Поцеловал ручку Клаудии Шиффер.
Обнял Спилберга.
Поболтал немного с Никитой Михалковым.
Раскланялся с его братом, Андроном Кончаловским, и двинулся в зал.
В фойе зала выпил холодной «кока-колы» и прошел на свое место. Отца еще не было. Мы сидели в седьмом ряду у центрального прохода. Мое место было третьим
Я сел, расслабился, стал оглядываться вокруг. Издалека мне помахала моя прелестница. Я – ей в ответ.
Взял программу, прочитал.
Там ни о каком банкете не было ни слова. И тут меня как током ударило – ведь отец уже был приглашен на банкет лауреатов «Оскара» да еще меня с собой позвал. Что-то тут не так.
Я заерзал.
Постепенно зал начал заполняться. Подошел отец. Посадил рядом со мной свою жену, а сам сел с краю.
Я его спросил про банкет. Он посмотрел на меня, как на ребенка, – впрочем, строго говоря, я и был его ребенком – и спросил:
– А ты что, сомневаешься в моей победе?
Я состроил резко отрицательную мину, хотя так ничего толком и не понял.
И тут началось чисто американское шоу – с размахом, с помпой.
Было интересно. Особенно когда на сцену выехал огромный куб с красным роялем наверху, а маленький Эл Джонс все никак не мог на него забраться, чтобы спеть нам свою знаменитую песню песен.
Наконец началось награждение.
Через сцену продефилировали все звезды.
А под конец пригласили команду нашего фильма.
Отец велел жене сидеть на месте, от чего та надула свои прелестные губки, пошел на сцену, позвав с собой меня.
Всех нас – человек двенадцать – долго благодарили за наш фильм. Но драгоценную статуэтку дали только одну.
Лично я был и этому рад.
«Оскаром» завладел, конечно, я и долго им махал со сцены, пока меня вежливенько оттуда не выдавили.
Дальнейшее было мне уже неинтересно.
Я держал бесценный приз у себя на коленях, а все вокруг тянулись подержать или хотя бы потрогать это сокровище.
Дал я подержать «Оскара» и отцовой жене. Предупредил:
– Осторожно! Он тяжелый.
Она фыркнула, приняла в свои руки и чуть не уронила. Я громко ойкнул. Отец вообще ничего не замечал, он только раскланивался да посылал залу воздушные поцелуи.
На этой торжественной ноте мы и покинули дворец церемоний.Банкет
На банкете, который устроила Американская киноакадемия для лауреатов «Оскара», наша компания попала между столами Тарантино и Стива Сигала.
Тарантино, молодой и нервный, был недоволен церемонией; быстро напившись, он стал хулиганить.
Стив Сигал подсел к нам и стал пробовать пить водку по-русски. Оказался на редкость рубахой-парнем.
Потом подошел интеллигентный Максимилиан со своей красавицей-женой Натальей Андрейченко.
Гуляли долго и весело. Разъезжаться стали только под утро.
Можно было наблюдать очень забавную картину: когда уезжала очередная компания звезд и на брусчатке у дороги стояли, поблескивая золотом и платиной, то две, то три фигурки «Оскара».
Нью-Йорк
Из Лос-Анджелеса мы полетели в Нью-Йорк.
Там нас ожидал прием в российском консульстве и несколько встреч с нашими ребятами, работавшими в Америке.
Перед отлетом я простился со своей пассией. Надавал ей телефонов и обещаний профинансировать ее сверхгениальный кинопроект.
В аэропорту перед отлетом к нам то и дело подходили американцы и просили дать подержать «Оскара» – благо, я ее все время крутил перед своим носом.
Отец делал вид, будто все это его не касается, но в то же время давал понять, что это он здесь самый главный и что «Оскар» это его, а не того, кто его стережет или крутит в руках.
В Нью-Йорке нас поселили в самом центре, на 36-м этаже гостиницы «Парк Меридиан», что по 68-й улице.
Все служащие отеля: швейцарцы, лифтеры и носильщики – почему-то были выходцами из Советского Ташкента. Потому и обстановка была почти домашняя.
Отдохнув, вечером мы поехали в консульство.
Там нас ждал то ли поздний обед, то ли ранний ужин, очень обильный и шумный. Вилли Токарев хотел спеть, но ему почему-то не дали. Все говорили о Шуфутинском, которого здесь не было.
Мне предлагали для ресторанов России астраханскую черную икру в больших количествах. Это в Америке-то!
Все были важны и значительны. Каждый показывал, как много добился он в Америке и как именно он жизненно необходим сейчас России.
И все хвалили наш фильм. Некоторые даже плакали, но это уже в конце банкета.
Говорили много: и консул, и его официальные лица, и важные гости. Но ничем не наградили и ничего не предложили.
Создалось впечатление, что эта встреча в консульстве была организована лишь затем, чтобы поесть вкусной русской еды, причем бесплатно.
Поели. Попили. Поболтали и разошлись.
На прощанье, правда, не целовались.На следующий день отец улетел домой, в Россию. Я у него выпросил сутки – хотелось посмотреть великий город. Он милостиво разрешил.
И с утра я стал обозревать достопримечательности Нью-Йорка, а вечером меня затащили в популярнейший нью-йоркский ресторан «Русский самовар», который содержал Рома Каплан, очень милый и общительный эмигрант.
Ресторан был небольшой. С русской кухней, домашней клюквенной настойкой и потрясающим джазовым оркестром.
В разгар нашего веселья нам на стол принесли две бутылки дорогого французского шампанского от почитателей нашего фильма.
Официант, явно «голубых кровей», показал нам на затемненный угол ресторана, где за столиком сидели какие-то дяди в кожаных куртках.
Когда я спросил, кто это, официант ответил: «Наши, из России, но умеющие стрелять с двух рук».
Больше у меня вопросов не было.Когда наша компания только-только распробовала клюквенную водку, ее, а также все прочее спиртное убрали с нашего стола. Как, впрочем, и с других столов.
– Рома, в чем дело?! – обратились мы к владельцу.
– Все, ребята, баста. С двадцати трех нуль нуль в этом городе запрещено торговать алкоголем.
Мы дружно возмутились:
– Да ты что, Рома?! Да ты давай потихоньку, чтобы никто не видел.
– Нет. Если вдруг увидят, мне придется закрыть заведение. Лучше я вам покурить кое-что дам… – И добрый хозяин выдал нам по сладкой сигаретке. Оказалось, действовало не хуже клюквенной.
Расставались поздно, с целованиями.
Потом я долго шагал по тихим улицам этого огромного города.
В гостинице я дал ташкентцу щедрые чаевые и завалился спать, как младенец. Наверное, от того, что спал на такой верхотуре.Отлёт
Меня никто не провожал.
Ехал я в такси с толстым и говорливым водителем и мысленно прощался с этой удивительной страной.
Вся она представлялась мне одним большим пляжем – теплым, уютным и беззаботным.
«Пляж, пляж, пляж», – повторял я мысленно это слово, отлетая с земли американской на землю российскую.
И, похоже, не только мысленно.
– Вы что-то сказали? – обратилась ко мне по-русски симпатичная соседка.
Я приоткрыл глаза и ахнул: «Да это же!..» Впрочем, уточнять не буду. Я просто ей сказал, что знаю ее. Ее все знают.