Американский поцелуй

Шиклер Дэвид

— Ралл?

— Хмм, да?

— Франция. Ты все еще туда собираешься?

— О, конечно, — ответила Ралли. — Конечно.

К радости Ралли, Патрик позвонил в пятницу как ни в чем не бывало. Он позвал ее в «Сакс», и Ралли поехала. Она не отдавала себе отчета почему, но она поехала и больше не выкидывала никаких фокусов, стоя перед зеркалом с голым животом и холодными коленями. Разорванное платье было бледно-голубого цвета.

— Ты не хочешь потанцевать? — прошептала Ралли.

— Я хочу, чтобы ты смотрела в зеркало, — сказал Патрик.

Ралли смотрела на свое тело. За окном красные полицейские огни озарили ночь.

Промчалась пожарная машина.

— Ты хочешь, чтобы я разговаривала? — спросила Ралли.

— Ты знаешь, чего я хочу, — он сжал ее запястья.

На пятой неделе Ралли с нетерпением ждала вечера пятницы. Она поняла, что их нельзя назвать любовниками, но она ощущала себя уникальной, как будто она воплощала для Патрика что-то интимное, идеальное. Этого можно было достичь, только обернув Ралли в шелк. Было что-то подкупающее в его одержимости. Стоя в темноте, на каблуках, поддерживаемая Патриком, Ралли всматривалась в зеркало, пытаясь понять, что же он видит. Она думала о денежных перечислениях с его счета на счет в «Саксе» и «Дюранигане».

— Почему именно я? — спросила она однажды, но Патрик не дал ей договорить.

На шестом свидании Ралли решила поэкспериментировать со своей внешностью. Она втянула живот, выпятила грудь, надула губы, сделала испуганное, но внимательное лицо. Когда Патрик опять не овладел ею, Ралли сменила тактику. Она расслабила живот, сделала печальное лицо. Реакции не последовало. Тогда Ралли сосредоточилась на отражении в зеркале. Ей нравилось, что ее кожу ничего не сковывало, за исключением некоторых деталей. Она думала о том, как свешивается ее коса по спине.

Ралли улыбнулась. «А я хороша», — решила она.

На следующее утро Ралли отправилась в музей Клойстерс. Через две недели она улетала во Францию, а перед серьезными поездками она всегда посещала «Клойстерс», чтобы настроиться на нужное восприятие людей. Она считала общение с людьми главным в работе журналиста, а в «Клойстерс» можно было потренироваться. Это был отчасти музей, отчасти церковь, отчасти замок на берегу Гудзона, сюда люди приходили полюбоваться искусством, прогуляться по береговому валу или просто подержаться за руки. Ралли казалось, что здесь люди становятся менее сознательными, чем в других местах Нью-Йорка. Она наблюдала за поведением незнакомцев, искала среди них чудо — чудо, которое можно поцеловать. Кроме того, здесь было тихо, а Ралли нужно было время обдумать свои отношения с Патриком Риггом, решить, был ли он чудом и ее второй половинкой. У него было неотразимое обаяние, еще он по-королевски одевался и обладал чувством юмора. Смущало то, что, когда Ралли думала о Патрике, она не могла отделаться от мыслей о себе, о своем отражении в его зеркале. Ей снилось, что она нимфа в виноградном лесу, она отчетливо видела свою грудь, ноги, безумные глаза. Иногда по утрам, когда еще не рассвело, Ралли запиралась в ванной и раздевалась до белья. Патрика не было, но она держала руки за спиной. Она накидывала на шею халат, имитирующий шелковое платье, и восхищалась своим отражением, пока, к ее ужасу и радости, у нее не становилось влажно между ног. Там было влажно, но где были руки Патрика, когда они так нужны?

— О чем вы думаете? — спросил мужской голос.

Ралли обернулась, моргая. Она пришла в себя. Ралли находилась в галерее гобеленов и стояла перед каким-то экспонатом, видимо рассматривая его. Рядом с ней стоял хрупкий молодой человек с

сонными голубыми глазами и ровными зубами.

— Простите, что вы сказали?

— Я просто, хм, спросил, о чем вы думаете. — Молодой человек указал на гобелен. — Вы были так… поглощены чем-то.

Ралли покраснела. Она сосредоточилась на гобелене. На нем была изображена охота на единорога. Единорог стоял на опушке у ручья, два копья воткнулись ему в ребра, и тонкие струйки крови стекали по бокам. Собаки и охотники окружили животное. У собак были злобно оскаленные пасти, а на лицах мужчин читалась жестокость и непреклонность. Единорогу грозила либо гибель, либо плен, и его глаза были полны невыразимой муки.

— Ужасно, — сказала Ралли.

Молодой человек посмотрел на Ралли. Он колебался.

— Это то, о чем вы думали? — переспросил он.

Ралли обернулась.

«Ты странный, — решила она. — Я должна была тебя заметить».

— Мне нравится эта сцена, — вздохнул незнакомец. Он печально разглядывал единорога. — Видимо, это неправильно. Наоборот, я должен находить ее отвратительной. Так ведь?

Внимание Ралли переключилось на молодого человека с сонными глазами, на надежду в его голосе. Она подошла и дотронулась до его плеча.

— Нет, — произнесла она, — нет, вы не должны.

В пятницу номер семь Ралли одела белоснежные трусики и белоснежный лифчик. На ней было платье серебряного цвета. Оно свисало с ее плеч, как невесомые, тонкие доспехи. Было начало ноября, ночи были холодными, поэтому Патрик принес ей черную накидку. Ралли не терпелось поехать домой к Патрику, разрезать накидку и платье. Она быстро поужинала и унеслась мыслями в ванную комнату, где ничто не мешало наслаждаться упругостью ее косы.

За столом, держа в руке стакан с виски, Патрик оскалился, как волк.

Ралли дотронулась до своей щеки, проверяя ее мягкость. Странная ухмылка Патрика ее беспокоила.

— Что? — не выдержала она.

— Сработало, — ответил он.

— Что сработало?

— Сама знаешь что, — он оглядел ее с головы до ног.

Ралли высокомерно фыркнула.

— Ты думаешь, я в тебя влюблена?

Патрик покачал головой.

— Наоборот, — сказал он.

Вечером, когда он разорвал ее платье и сделал из него шарф, Ралли попросила Патрика завязать шарф на шее.

— Пусть он спадает между грудей, — шептала Ралли, — как мужской галстук.

Патрик подчинился.

Ралли взглянула в зеркало.

— Мне нравится, что у меня гладкие икры, — прошептала она.

Патрик сжал ее запястья. Он издал звук, напоминавший смешок.

— Мне нравится, как накрашены мои губы. — Ралли поворачивала голову, пытаясь разглядеть губы в профиль. Внезапно ее словно толкнули. Она ощутила толчок в груди, даже увидела его в своем отражении. Она задержала дыхание.

Патрик почувствовал ее состояние.

— Что?

Ралли покачала головой.

— Ничего.

Патрик сжал ее сильнее.

— Скажи мне.

Ралли видела, как румянец заливает ее щеки.

— Этого не должно быть. Я…

Патрик приблизился. Она схватила его за брюки.

— Я хочу поцеловать себя, — прошептала Ралли.

Патрик выдохнул. Казалось, именно этого он и ждал.

— Я хочу… — Ралли любила свои скулы, изгиб бедер. Она представила свое тело в аэродинамической трубе. Поток воздуха обдувал ее, искажая знакомые черты.