Аметист

Хейз Мэри-Роуз

Джесс немедленно вылетела в Нью-Йорк. Она стояла у постели Гвиннет и смотрела на слезы, беспомощно струившиеся по исхудалым щекам подруги, и тонкие, как у скелета, руки, сложенные крестом на цветастом покрывале, покоящемся на плоской груди.

— Виктория была права, — сказала Гвиннет.

Джесс взяла руку Гвин. Пальцы были горячими и сухи, ми, кожа на руке дряблая — натуральная старушечья рука.

— Поправляйся. Обещай мне, что поправишься, — еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, промолвила Джесс.

Как только Гвиннет достаточно окрепла, Джесс сняла дом в Истхемптоне

на Лонг-Айленде. Гвиннет спала, часто, но понемногу ела и гуляла по обезлюдевшему сентябрьскому пляжу. В начале октября Джесс и Гвиннет улетели в Англию.

Несколько недель они провели у Катрионы. Барнхем-Парк теперь был великолепен — перепланировка и упорный труд принесли свои плоды. Дети росли. Было ясно, что Катриона достигла какого-то нового взаимопонимания с Джонатаном и выглядела достаточно счастливой.

Джесс вернулась в Калифорнию только в начале весны и почувствовала непонятное беспокойство и неспособность на чем-либо сосредоточиться.

В марте умер Джерико Рей. Через два месяца после его похорон пришел портрет Стефана.

В Техасе, в старом доме Рея, Джесс едва осмелилась взглянуть на собственное произведение. Теперь же, внимательно изучая портрет, она ощутила трепет, вызванный вернувшимся ощущением стремительности стиля и творческого возбуждения.

— Вот оно, — вслух сказала Джесс, теребя кончиком пальца толстые кисти. — Да.

Она повесила портрет на стену в спальне. Теперь Стефан постоянно смотрел на Джесс, стоило ей лечь на кровать.

Несколько следующих не по сезону жарких дней Джесс провела в бесконечных хождениях по виноградникам, пока однажды, повинуясь порыву, она не легла на спину в горячую пыль и, уставившись в сияющее сквозь густую листву небо, не почувствовала, что мир перевернулся.

Три дня Джесс проработала, почти не отходя от Мольберта.

Увидев законченную картину, агент из Сан-Франциско был потрясен.

Джесс не позволила ему продавать картину, поскольку она что-то предвещала, Джесс это твердо знала. Она повесила новую картину рядом с портретом Стефана, легла на кровать, закинула руки за голову и принялась переводить взгляд с одного полотна на другое. Она почти физически снова чувствовала пышущую жаром землю у себя под спиной, но теперь в том месте, где над Джесс тогда склонялось лицо Стефана, было только пустое металлическое небо.

— Почему я никогда не знала тебя? — шептала Джесс, глядя на портрет. — Почему нет никого, кто мог бы рассказать мне о тебе?

И тут она вспомнила. Такой человек существует. Собственно говоря, два человека.

Виктория Рейвн была аккредитована в столице Никарагуа — Манагуа. Джесс провела несколько дней в бесполезных попытках связаться с Викторией по телефону: линия постоянно обрывалась, была занята или взрывалась такими помехами, что после них еще долго не смолкал звон в ушах. Джесс так и не удалось поговорить с Викторией. Она оставила сообщение для Рейвн и принялась с надеждой ждать. Через неделю, рано утром, Виктория позвонила из Сан-Франциско и рассказала, что занимается интервьюированием беженцев из Никарагуа, община которых располагается в Бэй-Эйриа. Да, она может приехать в Напу.

Виктория и Карлос

Руис приехали в воскресенье вечером, когда совсем уже стемнело, в неописуемом микроавтобусе-радиостанции «пинто».

Виктория же нисколько не изменилась: все такая же холодная и элегантная в своих широких оливкового цвета штанах, бейсбольной кепке и белой рубашке, узлом завязанной на животе. У нее снова была короткая стрижка («От вшей, — мимоходом пояснила Виктория. — И от жары, конечно»). Они исколесили всю Никарагуа, брали интервью у крестьян, солдат, школьных учителей, врачей и священников. Два раза Викторию чуть не убили: один раз в отряде партизан, другой — охрана дворца Сомосы.

— Солдат уткнул дуло карабина прямо в ее долбаную голову, — не стесняясь в выражениях, рассказывал Карлос. — Я находился в двух шагах от них и ничего не мог сделать. А она просто стояла и смотрела ему в глаза.

Джесс представила себе Викторию, хладнокровно глядящую в лицо разъяренного солдата. Солдат испугался Виктории? Решил, что она ведьма? Или побоялся, что призрак этой девушки станет преследовать его после ее смерти?

— Кто знает? — словно прочтя мысли Джесс, тихо сказала Виктория. — Как бы там ни было, а я все еще жива.

— Вопреки здравому смыслу. Опять везение, — сверкнул глазами Карлос.

Виктория усмехнулась и, закурив «Балканское собрание», принялась расхаживать в маленькой гостиной Джесс.

— Мне здесь нравится. Тебе должно быть здесь хорошо.

Как я понимаю, твоя мастерская наверху. Можно посмотреть? Я не видела твоих картин с самого Твайнхема.

Еще несколько месяцев назад Джесс была бы счастлива показать свои работы Виктории. Но теперь уже нет. Все, что сейчас осталось у нее в мастерской, — проклятые четыре времени года, вполне приличные, но сегодня кажущиеся такими дурацкими и банальными. Виктория просила вежливо, но без особого чувства, и Джесс постаралась убедить себя в том, что ей совершенно безразлично, жаждет Виктория увидеть ее работы или нет.

Глубоко вздохнув, Джесс повела их по лестнице на крышу башни.

— Это все, что у меня сейчас имеется, — предупредила Джесс, зажигая свет в мастерской. — Они почти закончены.

— Они прелестны. — Сняв очки, которые, как теперь поняла Джесс, были лишь маскировкой, Карлос внимательно рассматривал полотна.

— Очень хорошие картины, — похвалила Виктория и выпустила идеально круглое колечко дыма. — Поздравляю, — спокойно произнесла Виктория.

«Кончай делать из меня дуру», — захотелось сказать Джесс. Но, с другой стороны, чего еще она ожидала услышать от Виктории? Джесс разозлилась на себя.

Они осторожно спустились друг за другом по узкой лестнице, и Виктория остановилась в спальне.

— А вот это… это страшно. Превосходно. Мне хотелось бы иметь этот портрет.

— Нет, — отрезала Джесс.

— Ну разумеется. Я полагаю, ты хотела поговорить о Стефане. Ведь именно за этим мы сюда и приехали?

Они сели друг против друга в гостиной. Карлос ушел, но Джесс даже не заметила когда.

— Он что-то услышал на улице, — пояснила Виктория. — Привык присматривать за мной, хотя ему это удается не так часто.