Амгунь - река светлая
Шрифт:
Шлепок по плечу оборвал мысли рыбоинспектора.
— Видите, на берегу костер! — перекрикивая гул мотора, сообщил лейтенант.
На верхней границе поселка красно теплился небольшой костерок. Лейтенант вскинул к глазам тяжелый бинокль Домрачева.
— Правь к берегу, — тут же приказал он, вытягиваясь в струну и налегая грудью на ветровое стекло. — Двое с лодкой. Совершенно определенно — браконьеры. Мы их накроем, — он аж дрожал в предвкушении схватки и возмездия. Был начеку и пистолет в руку взял.
Но Домрачев и не подумал сходить
— Почему вы проехали мимо? — закричал лейтенант в самое ухо рыбоинспектора.
Домрачев указал на мотор и на уши — предлагал отложить разговор. Но лейтенант остро и зло смотрел на него, требовал ответа. Домрачев повернул ключ зажигания в гнезде, заглушая мотор, и, когда наступила тишина, спросил, будто бы и не замечал пасмурности лейтенанта:
— Чего хотел, Виталий Петрович?
— А кто, по-вашему, костер на берегу жжет? — спросил лейтенант.
— По-моему… по-моему, нельзя каждого останавливать и проводить обыск.
— Боитесь? — усмешка послышалась в голосе лейтенанта.
Домрачев вместо ответа включил зажигание и нажал на стартер. Двигатель взревел; задирая вверх нос, подминая под себя волны, катер рванулся вперед и лег на прежний курс. Лейтенант опустился на свое сиденье и демонстративно отвернулся от рыбоинспектора.
И Домрачев молчал и смотрел вперед, где из-за контура приближающейся горы снова появились огни Мунгуму, теперь уже близкие и большие. И как только огонек-створ проскользнул вдоль борта на корму, Домрачев повернул катер к берегу.
Лейтенант все еще губы дул.
Домрачев, всматриваясь в темный надвигающийся берег, держал штурвал правой рукой, левой газ придерживал и думал: «Разве поймет он обстановку, как нужно понять? Справедливость решил устанавливать, как же! Если всех, кто на тоню выйдет, под одну гребенку расчесывать — это справедливо? Справедливость, она, дорогой мой человек, не на поверхности лежит, она поглубже, и не любому дано ее видеть».
Поддав газу, чтобы потом, выключив двигатель, плавно пристать, Домрачев держал прямо на свой дом, в правый его угол. Он знал, что из окна его уже увидела жена Катерина и засуетилась, готовясь кормить мужиков завтраком.
«Хорошая у меня баба», — подумал Домрачев и, сдерживая наплывающую улыбку, сбросил газ, заглушил двигатель, отметил, как сразу осела лодка, зашумела, нагоняя ее, отвальная волна, побежала к берегу, где близко друг к другу стояли рыбацкие лодки — крашеные и некрашеные, в мазуте, с металлическими заплатами по бортам. На берегу было пустынно в этот ранний час, и только какой-то черный лохматый пес, принюхиваясь, низко опустив голову и хвост, бежал вдоль линии припоя.
Лодка мягко разрезала форштевнем прибитый волной песок. Семен, а за ним и Кудрявцев выбрались на сухое место. Кудрявцев, разминаясь, плечами передернул, несколько полуприсядок
Солнце красным шаром взмыло над горами и, набирая силу, устремилось ввысь. Рассеивался над островами туман, и весь простор Амура, от края и до края, уже не таил неожиданностей. Тихо было, пустынно — ни одной моторки, ни катера, только пронеслась вверх рейсовая «Ракета» и скрылась вдали, когда отвальная волна от нее до берега еще не дотянулась. И снова тишина и безлюдье.
Над Мунгуму белыми стволами столбились дымы — рано встают колхозники, вот уж кто-то отвалил от берета, затарахтел гулко двигатель, вспугнув воронье. По лодке Домрачев узнал хозяина —.Гошка Чальцев. Куда это он с утра навострился? Вверх попер. Что это за забота у него там?
В молчании они подтянули катер на берег, в молчании шли по шумливому галечнику. Домрачев молчал не потому, что обиделся на лейтенанта за его опрометчивое заявление — горяч больно, молод лейтенант, отсюда и несдержанность, — а молчал потому, что понимал, заговори он сейчас, лейтенант истолкует все по-своему, дескать, оправдывается Домрачев.
А виноватым себя Домрачев не чувствовал ни перед лейтенантом, ни перед своей совестью, ни перед лицом службы. Нет у них на то права, чтобы любого, кто появится на Амуре, за преступника принимать — и все тут!
Перед самым взъемом на взлобок лейтенант, вышагивающий впереди, остановился вдруг.
— Семен Никитович. — И голову опустил, но тут же поднял ее. — Погорячился я… Ну…
«Эк засмущался…»
— Ладно, чего ты, Виталий Петрович… — Домрачев сам засмущался не меньше лейтенанта, развел руками: что, мол, я не понимаю. И тут же подумал: «А тебе многое еще в понятие взять нужно. Многое!»
— Ты не тужи, Виталий Петрович. Не тужи — всего нам хватит на этой путине. И те, если они не по добру пришли сюда и осмелятся на тоню выйти, от нас не уйдут. Тогда наша с тобой власть в полной силе. А так — сидят, поди разберись, чего они хотят. Так я говорю?
Не успел Домрачев в дом войти — звонок.
— Слушаю, — по дыху он сразу признал колхозного председателя. — Здравствуй, Михалыч!
— Что хрипишь, застудился?
— Ночь не спамши.
— Не вовремя?
— В порядке все, Михалыч. Ты чего хотел?
— В известность поставить тебя: нормовую рыбу хотим отловить. Какую тоню подскажешь?
— Советую обождать малость, вал пройдет — выходите. А тоня известна — мунгумуйская.
Вот еще морока — нормовая рыба. Не нравилось все это Домрачеву. Сколько ее, рыбы-то, на норму — слезиночка, мужиков лишь дразнить. А разохотятся — попробуй поперек встань, любые руки короткими окажутся. А случись что пенять будут на несознательность масс.
Пока Катерина стол уставляла, сидели они молча. Звонок председателя колхоза омрачил настроение рыбоинспектора, и без того не ах какое. В думах сигарету выкурил — не заметил как. Вторую достал. Задымил.