Амнезия
Шрифт:
На перекрестке я сразу поймал мотор.
– В центр.
Пока мы ехали - почти летели - я сжимал в руках книгу, и вспоминал короткие, но запомнившиеся названия чужого языка. Вместе с ними ко мне приходила жизнь и восстанавливалось сбитое в беге дыхание.
– Хет, - произнес я негромко, пробуя слово.
– Чего сказал-то?
– повернулся ко мне водитель.
– Да ничего, так, взгрустнулось... Ты давай, давай, быстрее можешь? 3. Книга Скорби
... И был вечер, и было
утро: день вторый.
И сказал Бог:
соберется вода, которая
под небом, в одно место,
и да явится суша. И стало
так.
И назвал Бог сушу землею,
а собрание вод назвал
морями. И увидел Бог, что
это хорошо.
Бытие, глава 1
...и вдунул в лице его
дыхание жизни, и стал
человек душею живою.
Бытие, глава 2
В просторном вестибюле постовой долго сверял мой пропуск со списками, хранившимися в его столе. Видимо, он дежурил здесь всю ночь, и не смог уснуть - вот уже пять минут он смотрел на лист своего талмуда, на котором в середине отчетливо была выведена моя фамилия, и не мог сличить пропуск с записью. Я видел, что он в затруднении, но не хотел ему помогать - мне тоже не удалось выспаться. Спина болела. Надо будет подложить под сетку кровати доску, чтобы было удобнее спать. Хорошо хоть генерал больше не звонил.
Я особенно не раздумывал сегодня с утра, ехать мне в институт, или нет. Решение пришло само собой. В конце концов, хоть Шехтеля посмотрю подумал я. Ну, Шехтель был на первый взгляд, в полном порядке. По крайней мере, никаких следов перестройки в вестибюле не было заметно.
– Вы это зря сюда пришли.
– Как зря?
– не понял я.
– Так Вам же к Шепелеву, а он в другом здании совсем. На улицу выйдете, направо, а там вторая проходная.
– А что, я здесь никак не пройду?
– Да ремонт у нас. Реставрация. Все закрыто. Проще будет по улице.
Ну, по крайней мере, одно понятно - особняк он не перестраивал. И то слава Богу. Шехтеля я, правда, не посмотрю. Опять обманули.
Во второй проходной боец был более расторопен.
– Вы через двор пройдите, там перегорожено сейчас все, Вы эти леса обойдете, там такой серый трехэтажный дом увидите. В саду. Так Вам туда. И в комнату 12. Я позвоню - предупрежу.
Проходя по саду, я остановился от странного звука - тихий скрежет висел в воздухе, уже готовый разрешится резким срывом и треском. Это скрипело на ветру сухое дерево, нервно покачиваясь и ожидая смерти. Я постарался обойти опасную зону, прикинул, каковы будут разрушения при падении.
В двенадцатой комнате меня уже ждали.
– Меня зовут Александр Иванович Шепелев, - доктор был худ и слегка лысоват. Очки доктор Шепелев не носил и на сумасшедшего изобретателя или врача-убийцу похож не был, - А вы, Дмитрий Александрович, никак с проверкой к нам? Мы, собственно, уже привыкли. Ваше ведомство нас не любит.
Я хотел было возразить, что, мол, ведомство вовсе и не мое, но вспомнил о совершенной предоплате и о том, почему я здесь,
– А за что Вас любить-то? Было бы за что - любили бы, - эти слова были считаны мною с листа какой-то уродливой пьесы. Было страшно видеть, что пьеса эта записана во мне.
– Ну как же, мы же делаем полезное дело - стараемся вернуть обществу полноправных граждан. Санитары леса, так сказать.
– А вот с этим мне и предстоит разобраться... Что это?
– На стене кабинета висел причудливый ломаный график. Я подошел поближе горизонтальная ось начиналась с тысяча девятисотого года. До 1945 года график колебался в пределах от двух до десяти, а затем резко взмывал вверх, достигая в иные годы отметки в 300 -400 единиц.
– Это имперская статистика случаев зафиксированной невосстановимой амнезии, - доктор Шепелев мягко улыбнулся, - Этот график у меня вместо иконы - глядя на него, начинаешь верить в Бога. Казалось бы, какая связь между встречей на Березине1 и психическим заболеванием?.. Однако - вот...
– Отсюда Вы делаете естественный вывод о вредности Судьбоносного Решения2 и Имперской Идеи вообще?
– я удивился, насколько легко рождались у меня в горле эти слова. Похоже, что принятая роль заполнила меня всего до краев. Я уже не знал, что с нею делать.
– Да нет, что Вы!! Упаси Господь, - доктор даже перекрестился, Посудите сами, это же наоборот, свидетельствует о том, что даже силы природы ратуют за Империю. Ведь что есть амнезия? Амнезия есть потеря памяти. Неужели нам нужно помнить о том, что в 1941 году два дома Империи смертельно враждовали? Нет, конечно, нам не нужно об этом помнить - и кривая роста заболевания резко подпрыгивает! Согласитесь, Дмитрий Александрович, показательная штука!
– профессор даже зарумянился и говорил с таким энтузиазмом, что я невольно позавидовал его искренности.
– А у Вас что, не воевал никто?
– Ну к чему так грубо провоцировать, Дмитрий Александрович, не нужно... Мой папа, знаете ли, в Белоруссии служил. В полиции... Так что...
– Хватит об этом. Сейчас мы пойдем осматривать палаты.
– А... Сколько угодно... С каких желаете начать - с неизлечимых, или с выздоравливающих?
– Ну... Неизлечимые мне как-то ближе.
– Ну и прекрасно... Пожалуйте, - и доктор открыл передо мной дверь.
Он повел меня к лестнице, ни на минуту не переставая болтать:
– Вы в каком же звании будете, если не секрет? Я надеюсь, не меньше капитана? К нам, обычно присылают офицеров весьма солидных. Только, извините, толку никакого.
– А чего Вы, собственно, ждете?
– Я-то? Я, собственно, ничего не жду. Обидно, знаете ли, что каждые три месяца присылают кого-нибудь. Вот скажите мне, чего Вы здесь хотите найти? У меня на попечении только сорок пациентов, все беспамятные, снимать с них показания - дело бесполезное, хотя у вас любят все бесполезное...