Амнистия
Шрифт:
Едва Тарасов покинул зал, из служебной двери вышел метрдотель, подошел к Оганяну.
– Вас знакомая женщина к телефону. Принести трубку сюда?
Оганян посмотрел на эстраду, на которой без устали барабанил по клавишам длинноволосый пианист.
– Нет, из кабинета поговорю. Здесь шумно.
Извинившись перед дамой, Оганян, сопровождаемый метрдотелем, исчез за служебной дверью.
– Не нравится мне этот старикан, – сказал Журавлев.
– Какой старикан? – не понял Локтев.
– Тот,
Журавлев поднялся из-за стола и неторопливо, переваливаясь на ходу, направился к выходу из зала. Он вышел в фойе, осмотрелся по сторонам, пригладил перед зеркалом волосы, зашел за пластиковую перегородку, толкнул дверь в туалет. Журавлев переступил порог туалета, и нос к носу столкнулся с седовласым бизнесменом.
– Прошу прошения, – сказал Тарасов.
Он стал проходить мимо сыщика, но вдруг размахнулся и неожиданной силой ударил Журавлева кулаком в мягкий расслабленный живот.
Журавлев охнул от боли, схватился за живот и согнулся пополам. Тарасов выдернул из уха Журавлева слуховой аппарат, бросил его на пол и растоптал каблуком ботинка. Левой рукой он вцепился в горло Журавлева, толкнул его, прижал его голову к стене.
Правой рукой Тарасов выдернул из-под брючного ремня пистолет.
– Кого ты тут пасешь, сука? Говори.
Пальцами левой руки Тарасов сдавил горло Журавлева, ткнул стволом пистолета в его грудь.
– Отвечай, тварь. Кого пасешь? Убью.
– Никого, честное слово, – на глазах Журавлева выступили слезы. – Я налоговый инспектор. Удостоверение в нагрудном кармане.
Тарасов ослабил хватку, отпустил руку от горла. Вытащив из кармана Журавлева красную книжечку, он раскрыл удостоверение, прочитал вслух:
– Селигеров Иван Трофимович, налоговый инспектор. Тьфу, мать твою, сраный инспектор…
– Я проверяю правильность…
– Заткнись, тварь. Кто сидит за твоим столом? Кто это? Кто этот человек?
– Я не знаю, клянусь. Клянусь Богом. Впервые вижу. Он пришел один, он ждет женщину. Меня посадили рядом с ним…
– Посадили его… Повернись спиной, хер ты собачий.
Журавлев, задравший руки вверх, выполнил приказание. Коротко размахнувшись, Тарасов съездил Журавлева по затылку рукояткой пистолета. Журавлев рухнул на пол, раздавив грудью включенный диктофон.
Тарасов засунул пистолет за брючный ремень, залез на унитаз, распахнул окно. Подпрыгнув, он ухватился рукой за подоконник, подтянулся. Перебросив через подоконник ногу, затем другую, он оттолкнулся руками и спрыгнул на газон.
Очутившись на улице, под прикрытием раскидистых кустов боярышника, Тарасов одернул пиджак, поправил галстук и быстро зашагал прочь от ресторана. Накрапывал дождь, серые сумерки быстро превращались в ночь. Через минуту Тарасов проходным двором вышел на параллельную улицу, встал на тротуаре и поднял руку.
Проезжавшая мимо машина остановилась.
Журавлев пришел в себя уже через минуту. Сперва он встал на четвереньки, затем поднялся
Но бдительный швейцар, бросился наперерез, решив перехватить убегающего клиента. Журавлев оказался проворнее. Он, оттолкнув швейцара рукой, проскочил мимо него. Выбежал на улицу, пробежал десяток метров по тротуару и остановился. Никого. Отражаясь в мокром асфальте, мигала неоновая реклама ресторана «Домино». По противоположной стороне улице брела женщина с раскрытым зонтом.
Швейцар тоже выбежал на улицу
Взрыв грянул в тот момент, когда Журавлев уже решил возвращаться обратно. Он видел, как разлетелись в мелкие осколки ресторанные витрины, как с петель сорвало входные двери. Кусок толстого стекла с зазубренными краями, вылетел из двери, как огромная бритва, и отхватил голову стоящего у входа швейцара. Покатилась по асфальту темная фуражка.
У Журавлева заложило уши, он зажмурил глаза, отбежал в сторону и остановился.
Локтев, не обнаружив в кармане зажигалки, встал и направился к официанту, чтобы попросить огоньку.
Взрыв грянул в тот момент, когда пианист на эстраде, объявивший попурри из старинных романсов, прикоснулся пальцами к клавишам.
Локтев увидел ослепительную вспышку, что-то закричал. Он этот крик бесследно растворился в грохоте взрыва. Он почувствовал, как подметки ботинок стремительно отделяются от пола. Горячая волна подняла Локтева вверх, обдала жаром, перевернула в воздухе, бросила в слепящую пропасть.
Со звоном лопнули, разлетелись витринные стекла. Взлетели в воздух столики, стулья. Упала в фонтанчик люстра, обрушился подвесной потолок, посыпалась штукатурка. Разлетелись по сторонам осколки зеркал.
В своем коротком полете Локтев успел удариться головой о стол, задел ещё какие-то предметы. Пиджак лопнул на спине. Взрывной волной Локтева выбросило на улицу, швырнуло прямо на капот стоящего перед рестораном автомобиля. Кубарем скатившись с капота, он ударился головой о передний бампер, упал на асфальт, в темный ручей, стекавший под решетку ливневой канализации.
Локтев лишился чувств.
Сознание возвращалось быстро. С неба падали теплые дождевые капли. В голове плыл малиновый колокольный звон, перед глазами растекались цветистые круги и овалы. Человеческие голоса, ругань, истошные женские крики доносились издалека, словно из другого параллельного мира. Казалось, душа на время отделилась от тела и витает где-то в повисших над крышами домов темных тучах или ещё выше. Душа не хочет возвращаться обратно, в тесную человеческую оболочку.
Локтев приподнялся на руках, встал на колени и, передвигаясь на карачках, проделал пару метров. Затем он сел на асфальт. Из помещения, в котором совсем недавно помещался ресторан, высовывались, лезли вверх бордовые языки пламени. Локтев чувствовал этот жар лицом.