Амнистия

Троицкий Андрей Борисович

Кислюк, ругаясь семиэтажным матом, медленно поднялся с пола, скинул с плеч стеснявшую движения кожаную куртку и пошел вперед. Локтев, стоя спиной к окну, раздавил первое стекло плечом. На пол посыпались острые осколки. Локтев наклонился вперед и достал-таки Бузуева крюком в челюсть.

– Уйдет, – крикнул Тарасов и привстал со стула.

Но той единственной секунды, чтобы раздавить второе стекло и вывалиться в окно, в ночь, в лес, этой секунды уже не осталось.

Кислюк уже развернулся корпусом, оттянул правую руку назад, готовясь к решающему удару. Локтев отпрыгнул в угол, ногой толкнул на Кислюка

журнальный столик, опрокинул телевизор. Он снова бросился к двери, надеясь там ещё раз попытать счастья.

На пути, повернувшись к Локтеву левым плечом, вырос Тарасов. Локтев даже не понял, какой именно удар он пропустил первым. Он продолжал стоять, медленно отступая назад. Подняв кверху предплечья, старался защитить ими лицо от ударов. Но то была слабая защита.

– Мы друзья? – спросил Тарасов и съездил Локтеву в левый глаз.

Локтев вжал в плечи шею, выставил вперед лоб, стараясь, чтобы костяшки пальцев противника попали в основание черепа. Но Тарасов был опытным бойцом, чтобы попасться на такую уловку.

– Ведь мы же друзья? – спросил Тарасов.

Локтев не мог ответить. Его дыхание уже сбилось, кровь из рассеченной левой брови залила глаз.

И тут сзади, наконец, прицелившийся Кислюк кончил все дело одним ударом в шею. Это был удар парового молота.

Локтев отлетел в угол, как мешок с тряпками. Комната перевернулась, очертания предметов расплылись, сдвинулись. Кислюк стоял над ним огромный, как живая скала. Он отвел назад ногу и несколько раз пнул Локтева, уже переставшего чувствовать боль.

– Дай-ка я его поздравлю, – орал напиравший сзади Бузуев.

– Я сам, – хрипел, обливаясь потом, Кислюк.

– Дай-ка я его, суку, дай я поздравлю, – толкал в спину Бузуев.

Но путь к Локтеву загораживали широкая спина бывшего штангиста. Кислюк ещё не успел свести свои счеты. Он не собирался отходить в сторону, пока не отведет душу.

Глава тринадцатая

Тем же вечером Журавлев отправился к своему давнему знакомому, президенту охранно-сыскного агенства «Гарант-Плюс» Олегу Марковичу Владимирскому.

Рабочий день в офисе агенства закончился полчаса назад, посетителей не было, сотрудники разбежались по домам. Журавлев провел в приемной президента не более четверти часа, дожидаясь, когда Владимирский закончит междугородние разговоры по телефону.

Этого времени хватило, чтобы выпить чашку чая с печеньем и переброситься парой фраз с худым хмурым мужчиной по фамилии Савченко, референтом агенства, заступившим на вечернее дежурство.

Савченко любил рассказывать о своих двадцати двух своих болезнях, он нашел в лице Журавлева благодарного слушателя. И, не долго думая, начал прелюдию: «У меня язва двенадцатиперстной кишки, а боли для язвы необычные, опоясывающие. Как при панкреатите. При этом мочеиспускание затруднено, потому что у меня…»

Но тут дверь в кабинет начальника распахнулась, пришлось оборвать увлекательный рассказ в самом захватывающем месте.

Владимирский пропустил Журавлева, усадил его в кресло перед письменным столом, вернулся к двери и повернул ключ в замке. Затем он сел в свое кресло, погладил ладонью коротко стриженную русую голову и обратился к Журавлеву.

– Ты меня озадачил по телефону, – сказал президент. –

Хочешь знать, обращался ли в мою фирму некий Тарасов.

Журавлев вытащил из кармана фотографию Тарасова и показал её собеседнику.

– Вот он, – сказал Журавлев. – Посмотри внимательно. Я уже знаю, что Тарасов был здесь. Кто-то из твоих ребят с ним работал. Не имею представления, каким именем Тарасов назвался. И назвался ли вообще. Но он здесь был – это факт.

Владимирский рассмотрел фотографию и вернул её Журавлеву.

– Очень симпатичный мужчина. Откуда тебе это известно, что он здесь был?

– У каждого сыщика есть профессиональные тайны.

Журавлев скромно опустил глаза.

– Словом, тебе надо знать вот что, а там решай. Этот Тарасов человек непредсказуемый. У него плохой характер и в кармане список лиц, с которыми он сводит свои счеты. Он легко возбудим, любит насилие, взрывы и всякие такие штуки. Скорее всего, у него несколько паспортов на разные имена. И несколько помощников. Потому что одному с таким делом не справиться.

– Ну и что? – удивился Владимирский. – У меня у самого несколько паспортов на разные имена. И много бестолковых помощников.

– Через твою контору он выяснял каких-то людей. Их привычки, их слабости, их распорядок дня, их родственников. Словом, все. Два человека из этого списка убиты. Думаю, и тем, кто ещё живы, не долго осталось мучиться на этом свете. Короче, я хочу знать, о каких именно людях Тарасов наводил справки.

– Понимаю, ты хочешь что-то знать, – Владимирский усмехнулся. – Мы работали вместе в милиции, я тебя уважаю и ценю. Ты, дядя Костя, прекрасный сыщик и сам об этом знаешь. Мы даже чем-то похожи. Ты, как и я, не имел шансов дослужиться до широких красных лампасов на штанах. Способные люди делают карьеру со скрипом.

– Я не слишком высокого мнения о своих способностях, – поправил Журавлев.

– Тем более. Поэтому давай не будем обмениваться любезностями. И вообще обойдемся без лирики. Спустимся на землю. Хочу тебя спросить первым. Как ты думаешь, чем я тут занимаюсь?

Он развел руки в стороны так широко, будто хотел схватить за оба угла свой письменный стол.

– Ты, наверное, полагаешь, что я занимаюсь сыском? Слежу за телками, которые наставляют рога мужьям. Или за мужьями, которые имеют не тех женщин. Или выполняю более серьезную детективную работу. Нет, ты ошибаешься. Я занимаюсь совсем другими вещами. Я здесь делаю деньги, вот чем я занимаюсь. Делаю деньги.

Владимирский постучал рукой по столешнице, демонстрируя, на каком именно месте он делает деньги. Затем встал из-за стола и прошелся по кабинету, как зверь по клетке.

– Приходит ко мне старый пердун, набитый деньгами, – сказал Владимирский. – Ему триста лет, у него нос, как сморщенный член. Ему давно положено умереть, но он забыл это сделать. Мне хочется своими руками его голову засунуть в его задницу. Но я только улыбаюсь. Так вот, у этого сукина сына жена восемнадцати лет и он хочет знать, кто её имеет. Мне противно делать эту работу, но я её делаю. И делаю быстро, быстрей, чем кролики трахаются. Почему я так поступаю? Да потому что, найдутся люди, которые запросто выполнят эти обязанности. И заберут мои деньги. И если я стану задницей крутить, то останусь без копейки. Понимаешь, о чем я?