Аморальные рассказы
Шрифт:
Спал я всего каких-то полчаса. Леденящий душу звонок в дверь — я сам когда-то захотел усилить его звук, поскольку живу один, — заставил меня вскочить с постели. Минуту прислушиваюсь и сам себя спрашиваю: кому я мог понадобиться в такой час, вечером в воскресенье? Натягиваю рубашку и пижамную куртку, босиком иду к двери и смотрю в глазок.
Ого, женщина! Сорокалетняя женщина с тонким помятым лицом, которое, уж и не знаю почему, вызывает у меня ощущение дежа-вю — когда-то я ее видел. И расстегнутая бархатная куртка, блузка из-под
Набрасываю цепочку, приоткрываю дверь и в щель спрашиваю:
— Вам кого?
— Чудак, именно тебя, — отвечает женщина с обескураживающей меня фамильярностью.
— Извините, но я с вами не знаком, да и вижу впервые…
— Да ладно тебе, перестань болтать, открой дверь и дай мне войти.
С большой осторожностью снимаю цепочку и открываю дверь. Она появляется на пороге, и тут же меня окутывает витающий вокруг нее запах, пряный, тяжелый, всепроникающий. Входит она порывисто, подчиняясь движению будто живой, широкой плиссированной юбки, и говорит звонким голосом:
— А вот и ты, Атос Канестрини, ты — собственной персоной.
— Но повторяю: я с вами не знаком.
— Действительно, ты со мною не знаком, вернее, не хочешь быть знакомым со мной. Но это не значит, что я не должна была тебя искать.
— Что вы хотите этим сказать?
— Скажу немного позднее. А теперь покажи мне дорогу в спальню.
— Не лучше ли пройти в гостиную?
— А вот и нет! Нет! Нам нужно в спальню.
— Но почему?
— Сейчас увидишь.
Иду впереди нее в спальню, в большую комнату с двумя окнами, в которой стоит обычная для таких помещений мебель: широченная кровать, шкаф, комод и стулья.
Войдя, она сразу отмечает:
— Какая холодная комната, суровая и более того… лицемерная.
— Лицемерная? Но почему?
— Потому что в действительности тебе бы пришлась по вкусу совсем другая комната.
— То есть?
— Комната — как бы это сказать — женская. Сейчас я тебе ее организую. Смотри-ка.
Она ставит чемодан на стул и, извлекая из него многочисленные принадлежности своего туалета, выкладывает их на мраморную доску комода. Щетки, щеточки, расчески, флаконы, склянки, бутылочки, коробки, коробочки, баночки, футляры и разное другое — каждую вещь расставляет по порядку около зеркала. Чемодан неистощим: кажется, чем больше она оттуда вытаскивает, тем больше предметов в нем остается.
— Вот и сделано. Теперь у комода не такой печальный вид, — заключает она.
Наблюдаю за ней молча. Из чемодана извлекаются длинная вышитая блузка, нижняя шелковая юбка и другие предметы туалета, в том числе и интимные, которые пойдут на вешалки. На стулья она бросает что ни попадя:
— Что скажешь, так ведь лучше?
Смотрю на нее потрясенный. Неожиданно она добавляет:
— Иди-ка сюда.
Подхожу ближе. Стоим вдвоем, бок о бок, перед зеркалом.
Она говорит:
— Смотри-ка, смотри внимательно — не кажется ли тебе, что мы похожи?
Смотрю и понимаю, насколько она права. Вижу: у нас с ней одни и те же черты лица, те же глаза, тот же нос, тот же рот. Наше сходство было бы еще большим, если бы ее лицо не имело такого легкомысленного и жалостливого выражения, что, к счастью, моему лицу не свойственно.
Затем она спокойно произносит:
— Теперь ты понимаешь? Я — ты, а ты — это я. Значит, я — женская версия, а ты — мужская — одного и того же человека, то есть Атоса Канестрини. Теперь я разденусь, лягу в постель и немного отдохну. А ты, что ты собираешься делать?
— Да я у себя дома и буду делать то, что делал каждый вечер до сегодняшнего: отдохну, почитаю, поразмышляю, может быть, пофантазирую, — в полном ошеломлении лепечу я в ответ.
— Пофантазируешь, о чем? Как я занимаю твое место? Необязательно: уже заняла. Отныне и навсегда — в аэропорту будет мужская версия Атоса Канестрини, дома — женская. А теперь, пока. Тебе пора в аэропорт, увидимся вечером.
— А что ты будешь делать в моем доме?
— Это мое дело. Почему я должна тебе об этом докладывать? Во всяком случае, здесь мне уютно, легко и весело.
Тем временем она раздевается, совершенно не стыдясь показывать мне свое тело, которое, в отличие от ее лица, скрытого под гримом, носит явные следы возраста. Понимая, что мне нечего тут больше делать, я выхожу. Из спальни мне вслед доносится:
— Закрой хорошенько дверь.
Вот я и у выхода. Теперь, как только открою дверь и захлопну ее, сразу столкнусь с моим соседом, смуглым богатырем атлетического сложения, со спутанными волосами и большим чувственным лицом, который, с присущим ему нездешним выговором, обратится ко мне:
— Синьора Канестрини?
— Нет тут никакой синьоры…
…И тут я просыпаюсь.
Ага, значит, все это было во сне: похоже, синьора с чемоданом из аэропорта действительно произвела на меня сильное впечатление! Я осмотрел свою холодную и грустную холостяцкую спальню и сам себе сказал, что в приснившемся, скорее всего, было что-то из настоящего, то есть из моего подсознательного стремления сделать дом более живым. И я начал думать, как украсить его, хотя подобного рода мысли раньше мне в голову не приходили. Цветы, картины, безделушки, ковры, подушки, гобелены и прочее…
С этими приятными мыслями я опять заснул.