Amore mio Юля Котова
Шрифт:
— Ну что им стоило провести тут освещение? — тихо проворчала я, вглядываясь в темноту, которая в контрасте со светом наших фонарей казалась черной и тягучей. — Это кладбище, Юля. Кому здесь нужен свет?
Я снова споткнулась. Ноги совсем меня не слушались, отказываясь ступать наугад.
— Нам, к примеру.
— Знаешь, даже лучше, что здесь так темно, — парень перевел луч света нам под ноги.
— Почему?
— В темноте не видно теней, — пояснил он зловещим тоном.
— Блин, ты специально?! Мне и так жутко! — Я перешла на
— Если тебе станет легче, меня самого колбасит, — Бредин крепче сжал мою ладонь. — Какая-то необъяснимая тревога, будто кто-то смотрит на нас.
— Вот умеешь ты успокоить! Что это?!
Я направила свет на высокие конусообразные столбы, вершины которых были отчетливо видны на фоне ночного неба. Темнота подчеркивала очертания каменных саркофагов, надгробий и склепов, на которых значились итальянские фамилии, целые династии, увековеченные в камне. Если бы не они, это место вполне сошло бы за парк отдыха. На нашем пути то и дело попадались скамейки и клумбы. А то, что мое воспалённое воображение в свете фонаря издали приняло за инсталляцию современного искусства, оказалось обычной железной стойкой с садовым инвентарём.
— Это деревья. Их просто подстригли. Не бойся, — успокаивал меня парень после того, как сам же нагнал жути. — Это очень старое кладбище. И туристов здесь днем встретить гораздо проще, чем похоронную процессию, — авторитетно добавил он.
— Так… это днем, а ночью? — Ну вот, теперь я нагнала жути сама на себя. Дурной пример заразителен. — Откуда ты все это знаешь?
— Это я еще дома читал, когда составлял план культурной программы, — пояснил он.
— Неужели и ты хотел взглянуть на колумбарий? — предположила я.
— Нет конечно! — усмехнулся он, — но судьба решила иначе.
— Почему ты согласился ей помочь? Ты же этих японцев даже не видел толком? — я смотрела на силуэт идущей впереди девушки.
— Разве это имеет значение? Вот ты почему здесь?
— Не знаю, — ответила я. — Ты пошел, и… я.
— Совсем, как в детстве. Помнишь? — его голос звучал доверительно.
— Ту… псину? — неуверенно спросила.
— Да. Мне тогда так влетело от матери. Я весь перемазался, и она ужасно разозлилась!
— А дед меня похвалил, — я улыбнулась, вспоминая тот день. — И тебя, кстати, тоже, — и толкнула парня плечом.
— Да?! Ты говорила обо мне? — неожиданно громко спросил Бредин. — Что ты ему сказала?
— Правду. Тот пёс бы умер, если бы не ты.
— Мы вместе его спасли.
— Думаешь, он ещё жив?
— Кто знает? Уличные животные — выносливые.
Проходя под аркой мимо очередной мемориальной стены с десятками имен и дат, что являлась частью колумбария, мысленно я возвращалась в то самое лето…
Это были каникулы в начальной школе. Дед отправил меня с ответственным поручением к мусорным бакам. Там я и встретила Бредина. Он сидел на корточках перед дворнягой. Пёс тяжело дышал и истекал кровью. Должно быть, какой-то урод сбил его и так и оставил умирать мучительной
Нас тогда не пустили в автобус с грязным раненым животным, и мы несли того пса по очереди несколько остановок. А потом… Бредин достал все свои деньги. Тридцать два рубля. Администратор той ветеринарной клиники куда-то ушла, затем вернулась и сказала, что собаку будут лечить бесплатно. В тот день я поняла, что на каждого плохого человека найдется несколько хороших. Такая простая истина, которая в глазах ребенка стала настоящим откровением.
Сегодня же настала пора повторить старую аксиому: Бредин был самым настоящим рыцарем без страха и упрека, когда речь действительно шла о чем-то важном.
Наконец, мы достигли пантеона, куда так стремилась попасть японка. Это был вытянутый по форме зал. Высокие колонны упирались в полукруглые своды потолка с прямоугольными отверстиями, сквозь которые днем сюда попадал свет. А сейчас мы могли различить лишь то, что позволял нам видеть свет наших фонарей: витиеватые эпитафии на стенах, вазы с цветами и керамические урны. Уверена, они не были пустыми.
К этому времени я уже устала бояться и вздрагивать от каждого шороха, и думала лишь о том, чтобы поскорее найти этого парня и покончить с экскурсией, на которую никогда бы не подписалась при иных обстоятельствах.
— Там кто-то лежит! — эхом прозвучали слова Бредина. Он отпустил мою руку и направился к проему между колоннами у самой стены.
Японец лежал прямо на плите с эпитафией для некого Лоретти. Часть надписи, сделанную на сером камне выхватил свет моего фонаря. Сам парень лежал на боку, и, когда мы его перевернули, то увидели кровь на его виске и выступе мемориальной плиты, что служила ему постелью последние несколько часов.
— Он дышит. — Бредин низко склонился к японцу, и тот тихо застонал.
— Higashi-kun, kikoemasu ka?! Sore wa watashidesu! (Хигаши-кун, ты меня слышишь?! Это я!) — взволнованно воскликнула Рина. Она в считанные секунды оказалась рядом с нами. Парень открыл глаза и зажмурился, ослеплённый светом. — Taishita koto wa arimasen. Anata wa… tada nemurimashita. Okinai de (Ничего страшного. Ты… просто спал. Не вставай), — девушка положила руку ему под голову, а другой гладила щеку парня.
Где-то позади нас, за стенами кладбища, послышался звук сирены. Охранник сообщил по рации о том, куда следовало проводить врачей, и я ощутила настоящее облегчение.
Рина поехала со своим парнем в машине скорой помощи, а мы с Брединым ждали свое такси у центрального входа.
— Это был безумный понедельник, — пробормотала я, борясь с зевотой.
— Я бы не возражал против того, чтобы пережить его снова. Главное, чтоб с тем парнем, все было в порядке. — Бредин протиснул руки между моими, которые я держала в карманах чёрной куртки, и притянул к себе. — А ты смелая, Котова. Не каждая девчонка пошла бы на кладбище ночью.