Ампирный пасьянс

Лысяк Вальдемар

Долгое время она яростно сражалась за то, чтобы улучшить условия, в которых ее брата содержали на Святой Елене. Его смерть она пережила очень тяжело.

Последней ее любовью был молодой сицилиец, певец, пианист и композитор, Джованни Пачини, с которым она познакомилась в театре на спектакле "Тайный брак" Чимарозы. Зимой 18222 – 23 года они выехали в Лукку. После возвращения Нино начал ей изменять – выщербленная красота Полины уже не имела в себе той давней силы. Тогда она выехала во Флоренцию и протянула руки мужу. А он ждал того – ждал столько лет. Весной 1825 года их видели прогуливавшихся на Корсо – уставших от жизни и нежных

друг к другу.

Эти прогулки были уже концом ее жизненного путешествия. От них пришлось отказаться, когда мучающая Полину издавна "желудочная горячка" оказалась раком. В мае она уже знала, что ей придется умереть. Умирать ей хотелось среди цветов. Дон Камилло перевез ее в расположенную среди великолепного парка виллу Строцци, в Мантуе под Флоренцией, куда пригласил шестерых самых лучших медиков, которые должны были совершить чудо. Не совершили. Еще 9 июня 1825 года она медленно умирала, а он сидел рядом и гладил ей руку. Двадцать лет она обманывала его, и теперь обманула в последний раз, но очень трогательно:

– Камилло, только тебя я любила.

И уже через мгновение он закрыл ей глаза.

11 июня 1825 года в крипте Санта Мария Маджоре похоронили одну из самых великолепных любовниц во всей истории, которую еще в конце XIX века один из Боргезе назвал "пятном на чести семьи". Боргезе никогда не простили этой суперженщине, которая засеяла на голове дона Камилло больше рогов, чем было на ней волос. То, что за его глупость можно было его осуждать сильнее, им даже не пришло в голову. Прав был Оскар Уайльд, когда писал: "(Он) вопит против грешника, но ведь не грешник, но глупец позорит нас. Нет большего греха, чем глупость".

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ – ВАЛЕТЫ

Четыре валета – это четверо военных слуг, четыре солдата императора. Маршал, два генерала и командир эскадрона. Последний – это поляк из тех "les derniers fideles", которые никогда не покинули своего "бога войны", и представитель которых обязательно должен был присутствовать, чтобы пасьянс не стал фальшивым.

Над каждым из них тяготело какое-то мрачное, путающее жизненные тропы проклятие, являющееся частью того самого рока, что пал на их Великую Армию в год российского похода, и с той поры уже не отступавшего, часто захватывая и жизнь загробную.

Они не могли избежать его. Они были обречены с того самого дня 23 июня 1812 года, когда в два часа перед наступлением утра Наполеон отправился на разведку к берегу Немана. Возле самой воды конь неожиданно споткнулся и выбросил императора из седла. В ночной тишине из императорской свиты раздался чей-то голос (так никто и никогда не узнал, чей же это был голос):

– Плохой это знак, Римлянин бы отступил!

Наполеон не желал и не мог отступать, и поэтому впоследствии им пришлось отступать через ад зимы российской степи и через всю Европу, все в том же и том же направлении, в котором катилось заходящее солнце. Это было солнце империи, которую сами создали, поэтому уже никакая из еще выигранных ими битв уже не могла изменить предназначения.

Они проиграли, и от них осталась только легенда, для одних золотая, а для других – черная, как последняя ночь на Святой Елене.

ВАЛЕТ БУБЕН

1770

ПЬЕР КАМБРОНН

1842

ПРЕКРАСНЕЙШЕЕ

В МИРЕ РУГАТЕЛЬСТВО

И в этот момент прозвучало то самое великое слово, в форме которого мы никогда уже не будем уверены, но которое, несомненно, вышло прямо из сердца.

(генерал Анри Бланк в коллективной работе "Napoleon et l'Empire" в главе "Ватерлоо")

1

Римляне говорили: "Слово – это тень поступка". И в принципе, они были правы. Только я мог бы указать такие остановки истории, когда было иначе. Под Фермопилами напротив когорт Ксеркса стояла горстка спартанцев, и когда Ксеркс потребовал, чтобы они сложили оружие, Леонид ответил:

– Приди и возьми!

После чего погибли сыновья Спарты, но деяние их было лишь тенью тех слов.

Сенека в своих Письмах…, в книге III, в письме 24, рассказывает, как Сципион, которого злые ветры пригнали к берегам Африки, заметив, что его окружили враги, закололся мечом, а на вопрос, где находится вождь, ответил:

– Вождю уже хорошо.

Такие вот слова перед лицом смерти…

По следу одного из таких слов, даже одного слова, "made in Waterloo", я шел очень долго, разыскивал его в архивах, в подшивках газет 150-летней давности, в романах и в мемуарах – и все по следу одного-единственного слова. Это были тяжелые, хотя совсем и не скучные поиски. В конце концов, я даже прибыл на то поле, где когда-то должно было прозвучать это слово, хотя мне это не слишком и помогло – загадка так и оставалась загадкой. Впрочем, что можно сейчас найти на поле битвы, которое превратили в крикливый луна-парк, переполненный забегаловками ("Под гусаром", "Под Императором", "La Cambronne" и т.д.), дешевыми гостиницами, будками с банальными сувенирами, кабинет исторических лиц, истаптываемый тысячами подошв?

Здесь следовало находиться тогда, когда подобные толпы выдирали друг у друга жизнь. Вот тогда у меня бы имелась возможность, одна-единственная, услышать оригинал. И он должен был быть великим, если не величайшим. "Если не", поскольку никакие слова той битвы не заслуживают большего уважения, чем те, которые произнес простой английский солдат, Дик Томлинсон, отбросив ружье и протянув руки к обезумевшим толпам:

– Люди! Почему мы убиваем друг друга?! Ведь мы даже не знакомы! Люуудииии!!!

Они убивали себя столь умело, что Веллингтон, объезжая поле сечи, сказал:

– Выигранная битва не менее страшна, чем проигранная.

Тот же самый Артур Уэллесли, герцог Веллингтон, обладал большими шансами на то, чтобы потомство признало его личностью № 1 этой битвы. Этот шанс отобрало у него ругательство из одного слова, из которого создали пьедестал памятника одного бравого генерала по фамилии Камбронн.

2

Если бы Наполеон в тот июньский день выиграл – "слова Камбронна" просто бы не было. Дело решила мелочь. В определенный момент сражения, отчаявшийся Веллингтон сидел в своей штаб-квартире, склонив голову, уверенный, что все уже потеряно. Вестовые прибегали с сообщениями, что удержать позиции невозможно, и молили дать подкрепление.