Амулет для влюбленных
Шрифт:
– Да… конечно, проходи, – посторонилась Марина. – Раздевайся.
– Нет, я ненадолго, – буркнула та и, уже больше ни о чем не спрашивая, прошла в Маринину комнату и уселась на диван, положив одну длинную ногу на не менее длинную другую. Митрофанова молча уселась на стул против нее.
– Что у тебя с ним? – без всяких предисловий спросила Марго.
– С кем? – пролепетала Марина, хотя прекрасно понимала, кого она имеет в виду.
– С Орловским.
– Не знаю…
– Вот и чудесно! Раз не знаешь, то очень тебя прошу, отойди в сторону!
Марина то ли поежилась, то ли пожала плечами.
Марго оторвала спину
– Прости меня за Богдана! – горячо сказала она. – Хочешь, при всем классе извинюсь: и перед тобой, и перед ним? И у вас все еще может наладиться… Стоит только захотеть!
– Я не хочу, – твердо сказала Марина.
– Значит… значит… ты все-таки… с Вадимом? – В лицо Марго бросилась краска. Оно как-то вдруг скривилось, сморщилось и стало некрасивым. – Ты скажи… – она с трудом подбирала слова. – Ты… значит… все-таки… его любишь?
Марина задумалась, вспоминая поцелуи Орловского и свое необыкновенное состояние невесомости и полета. Она не знала, что ответить Марго, но та и не нуждалась в ее ответе. Она заговорила сбивчиво и нервно:
– А я люблю его! Ты понимаешь, люблю так, что ты себе даже представить не можешь! Ты вот тут плечами пожимаешь и молчишь, а для меня в нем – все! И я тебя умоляю, оставь его! По тебе вон и Феликс сохнет… А он ничуть не хуже Вадима! Да и Рыбарева стоит только поманить…
По лицу Марго текли слезы пополам с дорогой косметикой. Марина сама готова была расплакаться вместе с ней.
– Ну… я даже не знаю… – начала сдавать позиции она. – А вдруг он… ну… не захочет быть с тобой?
– Это уж мое дело. Главное, ты отойди в сторону! – Марго, видя колебания Митрофановой, решила ковать железо, пока горячо. – Обещаешь? Скажи, обещаешь?
– Ну… я попробую, – не очень решительно проговорила Марина, почему-то ощущая себя Золушкой, которой по жесткому требованию мачехи предстоит надеть свою хрустальную туфельку сестре.
– Спасибо! – Григорович подскочила к Марине, поцеловала ее в щеку, так же наскоро, как Милка, и быстро ушла, оставив в комнате теплый и свежий запах духов.
В понедельник в школу Марина шла, как на эшафот. Она совершенно запуталась в своих чувствах. Все воскресенье она прождала звонка Орловского, чтобы как-то с ними, с чувствами, определиться, но так и не дождалась. В конце концов она решила, что Вадим получил от нее после дискотеки все, что хотел, и больше она его не интересует. Самое неприятное заключалось в том, что это почему-то сильно ее расстраивало. Но, с другой стороны, при таком положении дел гораздо проще будет передать Орловского с рук на руки Марго, как она ей и обещала.
В гардеробе Митрофанова столкнулась нос к носу с Вадимом. Оба они нервно дернулись, отскочили друг от друга и стали подниматься в класс по разным лестницам. Около дверей в кабинет они опять столкнулись. Орловский с совершенно потерянным лицом уступил Митрофановой дорогу. Она прошла в кабинет на подгибающихся ногах и остановилась, натолкнувшись, будто на преграду, на обращенные к ней напряженные лица сразу нескольких человек. Перво-наперво ее хлестнула недобрым взглядом Марго, когда увидела, что вслед за ней в класс зашел Орловский. Потом Марина увидела горестный взгляд Феликса, потом – затравленный – Кривой Ручки. На
Марина уселась на свое место и тут только заметила, что стул рядом пустует. Она огляделась в поисках Милки. Та весело помахала ей рукой с парты, за которой обычно сидели вместе Кура с Орловским. Марина почему-то здорово испугалась и еще раз огляделась. В классе произошла некоторая перегруппировка. Не только Милка пересела к предмету своей весьма укрепившейся любви. Улыбающаяся Лена Слесаренко сидела рядом с Пороховщиковым, а Марго Григорович – уселась на место Лены к Феликсу. Посреди класса в замешательстве стоял Орловский. Пустовали только два стула: один – за последней партой около Богдана, вторым был тот, на котором до этого дня сидела Милка Константинова.
Марина от ужаса покрылась страшными мурашками и задрожала сразу всем телом. Только бы Вадим выбрал стул рядом с Богданом! Только бы он сел туда! Она умоляюще посмотрела ему в глаза, но он то ли не понял ее взгляда, то ли решил разом обрубить все концы. Он шлепнул на стол свой рюкзак и сел рядом с ней.
Все уроки Марина просидела рядом с Орловским с деревянной спиной и прижатыми локтями. Она боялась ненароком коснуться его даже краем одежды. На одной из перемен к ней подошла разгневанная Марго.
– Ты же обещала! – зло шепнула она в ухо Митрофановой.
– Ты же видела… он сам… – промямлила Марина.
– Могла бы сказать, чтобы сел к Богдану!
– Слушай, Марго! Отвяжись от меня, а! – Глаза Марины наполнились слезами. – Сейчас у нас химия. Заходи в класс первой и садись к Орловскому, а я… сяду к Феликсу.
Григорович кивнула и отошла, а Митрофанова до крови закусила губу, чтобы не разрыдаться. Она специально задержалась в коридоре после звонка, чтобы войти в класс последней. Она вошла, когда Орловский и Марго со злыми лицами стояли друг против друга возле ее парты. Марина отвела глаза и увидела радостно-просветленное лицо Феликса. Похоже, он решил, что Григорович освободила возле него место специально для Марины. Митрофанова горестно вздохнула и, чтобы зря не обнадеживать Лившица, прошла к последней парте и села рядом с Богданом. Неизвестно, что сделал бы Орловский, если бы в класс не вошла химичка и не призвала бы всех к порядку. Из РОНО неожиданно для всех прислали проверочную работу, и надо было срочно начинать ее писать, поскольку заданий было больше обычного. Вадим с грохотом опустился на стул. Довольная таким решением вопроса Марго изящно присела рядом.
Контрольная давалась Марине с трудом. Она все время ловила себя на том, что смотрит на склоненные головы Марго и Орловского и проверяет, на сколько приблизились они друг к другу по сравнению с началом урока. Голова Марго явно сдвигалась в сторону Вадима, а он писал уже на самом краю стола, повернувшись к ней спиной.
О Богдане, который сидел рядом, Марина почему-то даже не думала и очень удивилась, когда он локтем подвинул к ней записку. Она развернула листок, вырванный Рыбарем из контрольной тетради, и прочитала: «Ты сможешь меня простить?» Митрофанова небрежно черкнула «да», потому что прощение Богдана уже не имело для нее того великого смысла, какой она вкладывала в это слово всего несколько дней назад. Сегодняшнее прощение было обычным жестом вежливости и снисходительности к не очень красивым поступкам человека, с которым ничего ее не связывает.