Амулет (Потревоженное проклятие)
Шрифт:
— Смотрите, Воронцов! Оружие выдается вам, как писали раньше в инструкциях: «… Для подачи звуковых сигналов, защиты от диких зверей и охраны секретных документов!» Я конечно шучу, но в любой шутке есть доля правды! — «зампоруж» встал, отпер сейф и выдал мне мой наган: — Держите! Если потеряете — лучше сразу идите в милицию с заявлением, здесь можете даже не появляться! Упаси вас Бог применить его против человека! Только в случае реальной угрозы для жизни, да и то — как в армии, на посту: «Стой, кто идет?», предупредительный выстрел в воздух, прицельный —
Я, устав слушать этот бред, швырнул наган на стол:
— Так на хрена вы мне его вообще даете?! Заберите, заприте вон в сейф, и пусть там лежит!
«Зампоруж» устало покачал головой:
— Тихо, тихо! Экий вы, Воронцов, горячий! Я вам сказал, что вы отчитаетесь по каждой стреляной гильзе! Но ни кто же не заставляет вас привозить стреляные гильзы в барабане!
Он сунул руку в стол, пошарил где-то в ящике и высыпал рядом с наганом горсть патронов:
— Берите! Не надо все воспринимать уж очень буквально! Я забыл вас предупредить — все мои наставления необходимо исполнять в случае контакта с органами правопорядка! А так… Не забудьте чистить ствол — там все должно сверкать! До свидания!
Я собрал со стола патроны, сунул наган в кабуру, попрощался и вышел в коридор. Черте-че! Сперва напугают, а потом патроны суют… Провокаторы!
В половине седьмого я добрался до дома, позвонил Пеклеванному и мы с ним договорились, что без десяти три ночи я выйду на перекресток, где он меня и подберет.
Времени оставалось еще уйма, я сгонял в магазин, купил тушенки, сухарей, хлеба, полпалки копченой колбасы, сигарет и завернул к коммерческой палатке — за водкой. Мне почему-то думалось, что отправляться в далекий путь без бутылки не осмотрительно — мало ли что!
На пестрящей всякой всячиной витрине мое внимание привлекли упаковки презервативов с вислогрудыми обнаженными красавицами на этикетках. Я вспомнил слова Пеклкванного: «…Всякое бывает!», внутренне рассмеялся и купил пару — действительно, мало ли что!
Дома, поужинав вчера приготовленными котлетами, я включил телевизор показывали какой-то тупой американский боевик, и занялся укладкой дорожной сумки.
В дверь позвонили. Я открыл, ожидая увидеть Витьку — что-то он запропал в последние дни. Но на пороге стоял какой-то прилизанный пацан лет пятнадцати, в красной курточке с золотыми пуговицами и дурацкой шапочке с кокардой.
— Это квартира номер 86? — спросил он тоненьким голосом, сличая что-то в записной книжке.
— Да! А тебе кого? — удивленно спросил я, оглядывая паренька — таких «пажей» я видел только в кино про американских миллионеров, они там носят пиццу и любовные записки.
— У меня послание и пакет Воронцову Сергею Степановичу! — ужасно важным тоном ответил «паж», и добавил: — Это вы? Тогда позвольте войти!
Я впустил это чудо в квартиру, предьявил паспорт, и получил в замен конверт и небольшой сверток, запечатанный на манер пакета тремя сургучными печатями.
Парнишка заставил меня расписаться в ведомости,
В конверте оказалось отпечатанное на лазерном принтере письмо, в котором мне выражалась огромная благодарность за проявленные мужество и героизм во время исполнения профессионального долга на стоянке, выражались всяческие опасения по поводу моей обиды на скромность подарка, и стояла замысловатая подпись, по моему, тоже напечатанная принтером.
«Ага!», — подумал я, несколько обалдев: «Подарок, стало быть, за сургучными печатями!».
Разломав сургуч, я начал потрошить обертки, исписанные вкривь и вкось разными инстранными словами. Наконец мне на колени выпала плоская длинная коробочка. Я открыл крючечек сбоку и обалдел в буквальном смысле этого слова — на темно-синем бархате сверкали золотом великолепные часы, «Роллекс», судя по надписи! И лежала маленькая записочка: «С благодарностью и симпатией — Генеральный Продюсер Константин Э.».
«Да уж! Вот она, поговорка в действии — никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь!», — подумал я, примеряя «Роллекс» на руку. Как тут и были!
Неожиданно зазвонил телефон. Когда знаешь, что звонить тебе вообщем-то и не кому, звонок телефона подсознательно всегда воспринимается как что-то тревожное. Я снял трубку:
— Да!
В трубке помолчали, потом голос моей бывшей жены осторожно произнес:
— Воронцов, это ты?
— Конечно я, а кто еще может быть? — довольно невежливо ответил я, удивляясь, что от меня понадобилось Катерине — расставались мы со скандалом, поругавшись после развода в пух и перья.
— Откуда я знаю, может ты себе любовника завел? — чуть насмешливо проворковала Катя, и не дав мне времени опомниться от такой наглости, зачастила: — Как ты поживаешь? Наслаждаешься заслуженной свободой? На работу-то устроился, или так, альфонсируешь?
— Слушай, ты! Что, скучно стало? — я почувствовал знакомое подергивание левого века: — Что тебе вообще от меня понадобилось? Ты что-то забыла?
— Не кричи, Воронцов! — чуть устало сказала Катя, закашлялась, и продолжила: — Я тебе вот что хочу сказать: у нас недели три, ну или месяц назад дверь взломали, по квартире пошарили. Мы на даче ночевали, последнюю ночь в этом году — огород к зиме готовили, и не успели на электричку… Утром приезжаем — а там все вверх дном. Так, толком ничего не взяли, деньги — долларов семьсот, кольца-серьги… И почему-то забрали альбом с фотографиями — там и мои, и твои… Я решила предупредить тебя — мало ли что!
«Ах ты черт!», — подумал я: «Вот откуда у Судакова была моя фотография!». Вслух я спросил:
— М-м-м… А когда это было?
Катерина помолчала, вспоминая, потом ответила — именно в ту ночь мы ночевали у Паганеля. Я на всякий случай спросил еще:
— Катя, тебе такая фамилия, как Судаков, не знакома?
Она помедлила и твердо ответила:
— Нет, Ворнцов! Точно нет! Впервые слышу, а что?
— Да так, ничего… — я все ни как не мог взять в толк, с чего бы это Катерина, которая поклялась после развода удушить меня при первой же встрече, вдруг сама позвонила предупредить меня о возможных неприятностях!