Амулет Самарканда
Шрифт:
— Здесь пуговицы тугие! Я не могу их расстегнуть!
— Надевай через голову!
Часовой, который слева, приближался быстрее. Я видел его глаза — два чёрных овала с горящими в глубине крохотными огоньками. Я попытался прибавить скорость, но нажал не на ту педаль; фургон задрожал и чуть не остановился. Мальчишка как раз в этот момент просовывал голову в воротник рубашки и влетел носом в приборную доску.
— Эй! Ты что, нарочно?!
Я отыскал нужную педаль. Мы снова поехали быстрее.
— Скорее натягивай куртку, или нам конец. И кепку.
— А брюки?
— Забудь про брюки.
— Не забывай — нам не положено их видеть, — сказал я. — Смотри вперёд.
— Я и смотрю.
Тут его посетила очередная мысль.
— А они не догадаются, кто ты такой?
— Они недостаточно сильны для этого.
Я от души надеялся, что это правда. Мне показалось, что это гули, [Примечание: Гуль — мелкий джинн довольно неприятной разновидности. Любит лакомиться людьми. Потому из гулей и получаются хорошие часовые — если их предварительно хорошенько разозлить. Они видят лишь на пяти планах. Я же выглядел как Скволлс на всех планах по седьмой включительно. ] но в наше время ни в чём нельзя быть уверенным. [Примечание: Всем просто не терпится возвыситься. Букашки мечтают стать мулерами, мулеры — фолиотами, фолиоты — джиннами. Некоторые джинны мечтают стать афритами или даже маридами. И всё это — совершенно зряшные мечты. Превзойти пределы, отведенные твоей сущности, невозможно. Зато многие обожают таскаться в облике существ, более могущественных, чем они сами. Ну, а если ты и без того хорош, ты, естественно, не захочешь ничего менять.]
Некоторое время мы ехали в сторону гряды деревьев и оба смотрели строго вперёд. Часовые по-прежнему сопровождали машину.
Затем мальчишка снова заговорил.
— А что мне делать с брюками?
— Ничего. Обойдешься тем, что уже есть. Мы вот-вот подъедем к воротам. Во всяком случае, твоя верхняя половина выглядит достаточно прилично.
— Но…
— Расправь куртку и разгладь все складки, которые найдёшь. Итак, я — Скволлс, а ты — мой сын. Мы везем в Хедлхэм-Холл всякие продукты ко дню конференции. Кстати, хорошо, что вспомнил — нам бы лучше выяснить, что же мы на самом деле везем. Глянь, а?
— Но…
— Не беспокойся, в том, чтобы посмотреть назад, ничего подозрительного нет.
В задней стенке кабины, посередке, красовался люк. Я указал на него.
— Давай, глянь скоренько. Я бы сам посмотрел, но я за рулем.
— Ну ладно.
Мальчишка встал коленками на сиденье, открыл люк и сунул голову вовнутрь.
— Тут темно… и целая куча всего…
— Достать что-нибудь можешь?
Я взглянул на мальчишку и едва не выпустил руль из рук. Фургон лихорадочно вильнул к обочине; я едва успел его выровнять.
— Штаны! Сядь немедленно! Где твои штаны?
Мальчишка сел. Картина слева от меня заметно улучшилась.
— Свои я снял. А ты мне сказал, чтобы я не надевал новые.
— Я не понял, что ты выбросил те! Сейчас же оденься!
— Но часовые увидят…
— Часовые и так уже всё увидели, уж поверь мне на слово. Надевай, и всё.
Он снова проехался ботинками по приборной доске. Я сокрушенно
— Нам остается лишь надеяться, что гули мало что смыслят в человеческой одежде. Возможно, их ничуть не удивит, что тебе взбрело в голову переодеваться прямо сейчас. Но охранники у ворот будут куда проницательнее — можешь в этом не сомневаться.
Мы находились уже у самой границы поместья. Теперь впереди весь обзор закрывали деревья. Дорога неспешно обогнула их, и почти сразу после этого показалась огромная арка. Построенная из массивных глыб жёлтого песчаника, она с напыщенной солидностью поднималась из придорожных кустов, подобно тысячам других арок, разбросанных по всему миру. [Примечание: Их вечно строят в ознаменование победы какого-нибудь одного зачуханного племени над другим. Триумфальных арок полно повсюду, от Рима до Пекина, от Лондона до Тимбукту; они попирают землю всей тяжестью праха и смерти. Я ещё ни разу не видел ни одной приличной. ] Полагаю, теперь уже никто и не помнит, какой мелкий дворянчик заплатил за эту арку и с чего ему вдруг приспичило её возвести. Лица кариатид, поддерживающих свод, давно стерлись, равно как и надписи на арке. А плющ, обвивающий её, упорно трудился над тем, чтобы разрушить саму каменную кладку.
Над аркой возвышался красный купол, накрывая заодно и часть леса. Единственный проход шёл через арку.
Сопровождавшие нас часовые выжидающе уставились вперёд.
Я остановил фургон в нескольких метрах от арки, но не стал выключать двигатель. Мотор тихо урчал. Мы сидели в кабине и ждали.
В основании арки отворилась деревянная дверь, оттуда вышел человек. Мальчишку передернуло. Я взглянул на него. Он и до того-то был бледным, а теперь вовсе побелел как мел. А глаза сделались круглыми, словно блюдца.
— В чем дело? — прошипел я.
— Это он… тот самый, которого я видел в зеркале. Тот, который забрал Амулет.
Ни отвечать, ни придумывать что-либо времени не было. Убийца размашистым шагом приближался к фургону, чуть улыбаясь на ходу.
Итак, это был он — тот самый человек, который украл Амулет Самарканда и исчез без следа, тот самый, который перерезал горло хранителю Амулета и оставил его валяться в луже крови. Наёмник Лавлейса.
Он был здоровенный — для человека, конечно, — на голову выше среднего обывателя и шире в плечах. На нём были длинная тёмная куртка и белые брюки восточного фасона, заправленные в ботинки с высокими голенищами. Угольно-чёрная борода, широкий нос, пронзительные голубые глаза под густыми бровями. Для своих габаритов он двигался на редкость грациозно, небрежно помахивая одной рукой и заткнув большой палец другой за пояс.
Наёмник обошел капот и подошёл к кабине с моей стороны, ни на миг не сводя с нас взгляда. Подойдя поближе, он махнул рукой. Я заметил краем глаза, как сопровождавшие нас гули умчались обратно в поля.
Я высунулся в окно и весело поздоровался с ним, надеясь, что мне достаточно правдоподобно удаётся воспроизвести лондонский выговор.
— Доброе утро! Эрнест Скволлс и сын, доставка бакалейных товаров.
Мужчина остановился и несколько мгновений молча созерцал нас.
— Скволлс и сын…