Амулет. Книга 4
Шрифт:
Набрав номер, я еще раз взглянул на то место во дворе, где лежал бесформенный тёмный предмет. Под деревом ничего не было! «Чушь какая…» – подумал я, но в этот момент в трубке раздался голос Стаса, и я забыл о занимавшем меня пятне на снегу.
Стас, на мой взгляд, разговаривал со мной чересчур напряженно, и я, будучи не в силах изменить его тон, лишь сухо изложил все, что произошло со мной накануне. Босс, на удивление, мало заинтересовался моим рассказом и на мои недоуменные вопросы отрывисто отвечал, что надо забыть обо всем этом и срочно собирать вещи, готовиться к отъезду.
«Хорошо, – равнодушно подумал я, – отъезд так отъезд», – повесил трубку и начал, не торопясь, складывать одежду, проверять документы, пересчитывать деньги… Все, кроме моей «Тайны вселенной», казалось мне неважным.
«Я собираю свой амулет, как домик из кубиков», – любовно думал я, взяв его в руки. Странно! Камень светился необычным светом, мерцал и переливался, и даже обжигал.
– Что-то ты сегодня чересчур разошелся, – заговорил я вслух. – В чем дело? Что происходит?
Я приблизился к окну, чтобы лучше рассмотреть переливающийся необычными тонами камень. Взгляд мой снова упал на снег под деревом. Темный предмет лежал на том же месте! И тут я впервые, может быть, пожалел, что пренебрег советами окулистов и не купил себе очки. Мне никак не удавалось рассмотреть, что же это там валяется.
Моя беда, мой «комплекс» в том, что я всю жизнь боялся, что, надень я очки, меня будут обзывать «очкариком». Кроме того, я, как вольный дворовый пес, терпеть не могу на себе каких-либо лишних предметов, будь то часы, очки, галстуки («ошейники», – мысленно добавил я до кучи, ухмыльнувшись). Все, что надевалось на тело помимо необходимой одежды, меня раздражало до крайности.
«В конце концов, – часто философствовал я, оправдывая свою неприязнь к очкам, – Бог создал меня таким, какой я есть, и не позаботился о каких-то дополнительных приборах для улучшения моих органов чувств, значит, они мне не нужны».
Но сейчас любопытство, мучавшее меня все утро, взяло верх, и я потянулся за старым отцовским биноклем, лежавшем на книжном шкафу.
«Совсем как старая бабка, – смущенно ворчал я, – ради развлечения буду глазеть, что там валяется во дворе».
Но как только я навел окуляр бинокля на непонятный предмет, от моего смущения не осталось и следа. То, что я увидел, меня крайне озадачило. Под старым разлапистым тополем на свежем снегу лежало не одеяло, не мешок из-под цемента и не драное ватное пальто – там лежал человек! И, судя по всему, лежал он там не потому, что сильно устал и прилег отдохнуть эдак на полденечка. Он был мертв. То, что раньше казалось моим подслеповатым глазам бурой грязью на сером фоне, в бинокль ясно виделось как свежая кровь на одежде упавшего в снег мужчины.
«Не может быть! Бред какой-то: кругом ходят люди, играют дети, гуляют собаки, и никому нет дела, что во дворе на снегу лежит мертвый человек?!» – недоумевал я, впившись глазами в бинокль.
Оставаться дома, не разрешив загадки, я был не в состоянии. Куда девалась моя вселенская лень! Подгоняемый любопытством, я, не застегнув куртку, выскочил на улицу, быстро добрался до дерева. Но, к своему удивлению, обнаружил, что там
Что же это могло быть? Однако спрашивать у бегавших малышей и сидящих на скамеечках бабушек, куда делся мертвец, я не стал. «Померещилось, – озадаченно решил я. – Ну и фантазия! Идиот!» – честил я себя, поднимаясь наверх и путаясь в незавязанных шнурках кроссовок.
Войдя в квартиру, я решительно направился к окну, чтобы задернуть штору и заняться делами. Однако одного взгляда в окно было достаточно, чтобы увидеть, что мертвый человек лежит на прежнем месте… Рядом с трупом, как ни в чем ни бывало, бегали ребятишки, сновали люди – все, как десять минут назад!
«Что за чертовщина! – разозлился я. – Чьи это дурацкие шутки? Нет, это надо выяснить!» Я стал уже опять надевать куртку, как вдруг услышал через окно звук въезжавшей во двор машины. Я выглянул – из пузатого серебристого «мерседеса», отсвечивающего никелированными деталями, вышли двое. Один за другим они направились в «новорусский дом». Впереди шел водитель, он же охранник, он нес портфель, видимо, не свой, а хозяина, а сзади шёл… тот самый человек в сером пальто, которого я только что видел валяющимся в крови под деревом, с нелепо подвернутой рукой.
Сердце у меня колотилось. Ведомый скорее своими эмоциями, чем разумом, я снова, как идиот, выскочил во двор. Шнурки я, по всей видимости, так и не завязал, или от рождения был чересчур неуклюж, только рухнул я со всего размаху неподалеку от своей парадной. И в то же мгновение я снова увидел всю картину с окровавленным телом, но более четко: у меня создалось впечатление, что кто-то внутри меня, кто раньше показывал мне темно-бурый предмет издалека, вдруг навел резкость. Я увидел, как человек в сером идет по двору, а некто в черной куртке и такой же чёрной вязаной шапочке до самых глаз выскакивает из-под арки, стреляет в него, бросает пистолет и убегает. Человек в сером медленно-медленно падает на снег…
«Ну, это же мне не показалось!» – торжествующе подумал я, поднимаясь с колен и отряхивая снег. Но нет! Человек, в которого только что стреляли, спокойно подходил к дому. И он же, обливаясь кровью, лежал под деревом!
«Так, юрист, – обратился я сам к себе, – это шизофрения! Или… – меня осенило, – мой талисман играет со мной в такие милые игры? Если так, то о чьей смерти он так упорно предупреждает?»
Не зная лучшего справочного бюро, чем бабульки, праздно торчащие целыми днями на лавочках, я обратился к ним:
– А кто эти люди на «мерседесе»?
– Не знаешь разве? – обрадовано загалдели они, обретя долгожданного собеседника. – Из этого дома он (они указали на отстроенный особняк), во второй парадной живет…
В их тоне угадывалась гремучая смесь ненависти, отвращения, подобострастия и зависти к этому человеку.
– Неужто не знаешь? – тараторили бабки, спеша поделиться информацией. – Это ж депутат наш! С губернатором заседает! Богатый… Переехал откуда-то, только не знаем, откуда. Таперича здесь жить будет. Может, и нам толк какой…