Амур-батюшка (др. изд.)
Шрифт:
– Ты не ладишь с братом?
– Пошто не лажу? Нет, мы с ним дружно живем. Это у нас, у забайкальцев, так уж заведено: будто бы ругать друг друга, просмешничать ли… Отец-то мой эту землю завоевал, все в нее стремился, ругал свое Забайкалье, говорил: «Камень один, больше нет ничего». А оказалось, обратно потянуло на камень-то. Пожил тут и опять вернулся в свою деревню… Скажи, зачем человек всю жизнь стремился?
– Не себе хотел – детям.
– Верно, для людей получилось, – молвил Иван.
– А кому ты проиграл?
–
– Я и то замечаю, что вместе с собаками в нарты впрягаешься, – сказал Федюшка.
– Обеднел! Хорошего-то мало в торговле: крупу гольдам развешивать, с тряпками возиться, обманывать приходится… Эх, Егор, будем мы с тобой пахать, охотиться, рыбачить!
Но Егор не верил Бердышову. Он чувствовал, что Иван вряд ли смирится. Не такой он был человек, чтобы отступаться.
– Бедный стал, чего запел! – посмеялся Силин. – Вот я теперь припомню тебе все!..
– На охоту теперь опять пойдем вместе, – смущенно смеялась Анга.
Она была оживленна и радостна. Ей казалось, что Иван стал ей таким же близким, как раньше.
– Отторговались!.. – качала головой Наталья.
По вечерам Иван, как бывало прежде, сидел допоздна у Кузнецовых, беседуя о жизни.
– Ты опять как свой стал. А то было отдалился, – говорил ему Барабанов.
– Значит, когда я торговал, то вам все же обидно было?
– Да кому как. А мне ты завсегда приятель – хоть богатый, хоть бедный!
Гольды ругали Ивана, что не торгует.
– Пусть ругаются, я хочу в жизни пожить вольно. Пусть бедно, но вольно, – говорил Иван. – Трусы бедности не терпят, а я сам себя прокормлю. Торговля-то кабалит. Если по-настоящему торговать, надо целую войну вести, башку большую на плечах иметь, видеть все, что впереди и на стороне, а я теперь отдыхаю, – кутался Иван в свою рваную овчинную шубу и ухмылялся. – Завтра вместе на охоту пойдем.
– Как в первый год у нас стало, – говорила Наталья. – Так же люди собираются и беседуют задушевно. Только тогда в бедности мучались, а нынче полегче.
Егор помалкивал. Его занимало, чем все это кончится.
– Иван обеднел! – торжествовали торговцы.
Они навели справки и убедились, что это так. Судьба покарала его за преступление. Возмездие свершилось!
Гао решил съездить к нему. Он полагал, что сейчас представляется удобный случай. «Теперь вся огромная торговля Бердышова может перейти к дому Гао. Потерпев крушение, Иван сразу получит второй удар. Надо испугать его. Человек должен сникнуть. Попробую этот старый, угодный обществу путь… Бедные всегда трусливы.
Нарты Гао вихрем мчались по дороге, укатанной почтой и обозами. На сугробах струйка снега ударяла в лицо, и тогда Гао закрывался пушистыми мехами выдр. Он мог терпеть любой ветер, не боялся мороза, но он видал, что богачи прячут лица в дорогие меха, и ему казалось, что, разбогатев, он стал так же нежен, как и они.
«Да, надо добить Ивана! Исправник не пожалеет его…»
С убийством Дыгена Оломову было много хлопот. Он простил преступление богатому, сделал вид, что ничего не знает, но бедняку не позволит быть преступником. «Даже я не упущу случая…»
Гао приехал к Бердышову. Он явился в блеске шелков, весь в выдрах. Курма, пышная шапка, сияющее холеное лицо, блестящие черные глаза – во всем было довольство.
– Можно?
– Можно.
– Подериза не буду? – насмешливо и дружески спросил он.
– Нет, драться не буду, заходи, – засмеялся Иван.
«Чем ты меня теперь угостишь?» – подумал лавочник.
«Зачем, он приехал?», – подумал Бердышов.
Иван достал из старого ящика бутылку сладкого вина.
– Церковное вино! Знаешь – церковь?..
Гао с наслаждением выпил два стакана. Он был в ударе. Он чувствовал силу, гибкость, ловкость своего ума. Казалось, ничего невозможного не было сейчас для него.
– Меха у Покпы купил?
Бердышов махнул рукой.
– Что вспоминать!
– Как торгуешь? Зачем подериза! – воскликнул Гао. – Я такой человек, драться не люблю. Торговое дело тоненькое. Надо хорошо делать. Ты, если дерешься, торговать не можешь!
Гао тонко улыбался, подергивался и покачивался, как бы в такт какой-то музыке.
– Если бы я взялся торговать по-твоему, ты бы первый не рад стал, – ответил Бердышов.
Гао испытующе зорко посмотрел на него.
– Я раньше не дрался. А потом, глядя на тебя, драться научился, – продолжал Иван.
– Что ты говоришь!
– Насмотрелся, как ты гольдов лупил. «Надо, – думаю, – с умных людей пример взять».
Иван подлил Гао вина. Собеседники снова выпили.
– Какой ты хитрый! Терзаешь гольдов, орочен. А случай выйдет, и с меня шкуру сдерешь – это ничего. А тебя тронь – обида!.. Торгашей бить нельзя? Надо тоненько с ними?.. Нет! – вдруг вскочил Иван. Он распахнул куртку, свирепо глянул исподлобья. – Я всех согну здесь в бараний рог! – вытянул Иван жилистую руку с мохнатым кулаком. – Ты там объяви. Я знаю, что ты старшина, начальник. Всем объяви, что я их возьмусь подряд мутить… Я из вас таких же черепах себе понаделаю, как вы из гольдов!