Амур-батюшка. Золотая лихорадка
Шрифт:
Глава тридцать шестая
– Ванча, беда! – воскликнул Улугу. – Смотри…
– Ой, отец! – завизжала Дельдика и опрометью кинулась в дверь.
– Гохча, Гохча! – звал Улугу. – Поедем скорее отсюда, бельговские едут. А ты, Ваня, говорил – они мириться не едут потому, что дорога плохая. Нет, дорога-то хорошая, была бы охота мириться!
– Ты что боишься?
Нарты огибали торосник. Видно было, что собаки мчались теперь прямо к поселью. Дельдика, взмахнувши руками, скрылась под берегом, словно провалилась в сугробы.
– Вас если силком не помирить, век будете ссориться, пока не передеретесь, не убьете кого-нибудь.
У крыльца послышался собачий визг. Иван вышел встретить гостей, и вскоре в избу один за другим стали заходить бельговцы.
Улугу сидел ни жив ни мертв.
Удога, Чумбока, Хогота, Кальдука, Ногдима, Гапчи и другие бельговцы обнимали и целовали Ангу, поздравляли ее и Ивана.
Чумбока несколько смутился, завидев Улугу, но тотчас же оправился, подбежал и хлопнул его по руке:
– Здорово! Как сюда попал?
Хогота тоже было шагнул к Улугу, но остановился в нерешительности, как бы не в силах вспомнить, где он видел этого человека. Он вдруг растерялся, лицо его выразило волнение, губы задрожали, старик затрясся и с перекошенным лицом спросил Ивана по-русски:
– Это, однако, мылкинский?
Иван замотал головой и, беззвучно смеясь, заставил Хоготу поздороваться с Улугу.
Савоська вытащил из кармана беличьи бабки, кабаний зуб и все это привесил к зыбке, где спала девочка.
– Чтобы черт не тронул.
Дельдика обносила гостей угощениями. Кальдука заискивающе просил ее налить еще чашечку чаю. Обходя круг гостей, девочка становилась у печки и подолгу с любовью смотрела на отца. Ей было жалко старика за то, что он бедней и хуже всех.
– Ты, Ваня, расскажи нам, как там, в Николаевске-то, – дымил трубкой Хогота. – Какая новость? Ты теперь наш купец: как приедешь, должен сказать, что видал.
Иван знал, что туземцы любознательны, и если уж хочешь с ними торговать, то надо им что-то рассказывать… Китайские купцы, возвращаясь с родины, коротали
Наутро Бердышов роздал гольдам серебро.
– Целковенькие! – позванивал рублями Чумбока.
– Это, Ваня, никогда не забудем! Давно у нас целковых не было.
– Китаец никогда серебром не платит!
– Эти деньги никому не дадим, бабам кольца делать будем.
– Шибко большое спасибо, Ваня, что серебра привез.
На дорогу Бердышов дал гольдам по бутылке водки.
– В долг пойдет под соболей.
– В долг! У-у-у! В долг! – радовались бельговцы.
Бердышов обещал ускорить их примирение с мылкинскими.
– Ой-ой, вспомнил! – вдруг воскликнул Чумбока. – Вспомнил! Вспомнил, чего Денгура-то просил.
– Э-э, нет, теперь поздно, – засмеялся Иван.
– Ваня, зачем нам не сказал, что в Николаевск меха везешь? – сердился Улугу. – Я бы тебе тоже соболей дал.
Улугу и Гохча поспешили в Мылки рассказать новости.
Гольды разъехались. Иван выбросил Савоськины талисманы, а гольдскую посуду велел убрать в амбар.
– Хватит этого гольдовства.
На другой день он выволок соху и стал прилаживать сошники.
– Землю надо и мне пахать. Не русский я, что ли? Надо поработать, чтобы не зря на свете жить, хоть бы кусок клина запахать…
В тот же день нагрянули новые гости – Писотька и Данда. Они спешили, ехали не по Амуру, а прямо через тайгу, по полуострову, через чащу березняка.
– Ваня! Ваня! Зацем нам не скажешь, что торговай? Зацем не скажешь, что серебром за соболь платишь, а? – с чувством восклицал Данда.
Писотька жаловался на Денгуру:
– Злой, не любит русских, с ним лучше не торговать.
Гольды предложили Ивану на серебро большую партию соболей, приготовленную для продажи в Сан-Син. Писотька ставил условием, чтоб заодно Иван купил его старую лисью шубу.
Конец ознакомительного фрагмента.