Амур с оптической винтовкой
Шрифт:
Друзья переглянулись.
– А кто точно скажет? Да никто! Пацан будет молчать, если замазан. К Пронину не сунешься… – Карандаш все же переломился, и полковник, успокоенный, зашвырнул обломки в корзину для бумаг. – Остается кто? Правильно, господа полицейские, как нас сейчас величать изволят… Остается осужденная Мосина! Она-то точно знает, кто, за что и почему. И посему, капитан, надо бы тебе в командировку съездить.
Артем мысленно вздохнул. Выдохнул.
А как же Наташа? Его не будет рядом, когда ее выпишут? Ее встретит кто? Правильно, папаша! И уж он-то
Ох, как он скрипел зубами, когда позвонил! Орал, обзывал, угрожал, что характерно! И в финале добавил, что дочери его ему – Артему – больше не видать как своих ушей. И если он ее встретит вместо Артема из больницы, он заберет ее к себе домой или запрет на даче. А туда-то Артем точно за ней не поедет. И снова все здорово? Он один. Она без него.
– Товарищ полковник, а можно мне съездить? – вдруг встрял Леха.
– Чего это? – Тот сразу насупился. – Мои приказы…
– Так точно, товарищ полковник, не обсуждаются. Просто у Григорьева обстоятельства.
– Какие еще?
Начальник глянул с упреком на Артема – и тут он его подвел.
– Девушка у него любимая в травму попала. Только утром из комы вывели. Рядом ему надо быть с ней. Такое дело…
И Леха – добрый старый дружище – тут же под столом показал ему комбинацию из кулака с оттопыренным мизинцем и большим пальцем. Магарыч требовал!
– Ну… Коли у Григорьева обстоятельства, поезжай сам. И это… Аккуратнее там, понял?
– Так точно!
И наутро Леха укатил в командировку за тридевять земель, не забыв перед этим наведаться к матери Мосиной и попытаться ее разговорить. И намекал на ошибки следствия и на возможное досрочное освобождение, если ему удастся что-то раздобыть, какие-то дополнительные сведения. Ужом на мокром зеркале, с его слов, вертелся перед Натальей Ивановной.
Но та, не пустив его дальше входной двери, выслушала с непонятной ухмылкой. Кивнула ему и вдруг принялась выталкивать за порог. И бубнила при этом:
– Российский суд у нас что? Правильно, самый гуманный суд в мире! И ошибок быть не могло. Такие люди вели следствие! Такие люди никогда не ошибаются, майор Зотов! Никогда!..
Это ее «никогда» еще долго звенело в ушах Лехи многозначительным эхом, жаль, применить его он никуда не смог, сколько ни старался. Он вылетел через пару часов после визита к ней. И проспал всю дорогу, все четыре с половиной часа, что находился в воздухе. Приземлившись, взял такси и сразу поехал в колонию, решив, что гостиница подождет.
У него дико разболелась голова от перелета. Он всегда трудно переносил этот вид транспорта. Проглотил без воды таблетку прямо в машине. И долго потом пытался сглотнуть, все казалось, что она застряла в пищеводе. И чуть не разревелся с досады, когда в свидании с осужденной Мосиной ему было отказано.
– Не могу, майор, пойми! – доверительно и печально улыбался ему начальник караула, к которому Зотов сразу сунулся. – Вот именно с Мосиной не могу тебе свидание устроить!
– А что так?
Леха еще не заподозрил тогда никакого подвоха. Голова так и не прошла, а таблетка,
– Обстоятельства, майор, сам понимаешь, – развел тот руками, фальшиво улыбаясь Зотову.
– Какие обстоятельства? – морщился Леха.
– Не могу раскрыть всех обстоятельства дела, пойми. – Пухлая ладонь начальника караула легла на выпуклую грудь. – Вот явится начальник колонии, тогда уж с ним. Все с ним…
Начальник колонии явился только через два дня, одного из которых в Лехином командировочном удостоверении уже не было. Кончилась командировка, все! Пришлось последние сутки в гостинице оплачивать из своего кармана, потому что полковник в телефонном разговоре гневался и даже матерился, и орал, что их обоих за бесполезную трату средств…
Как в воду глядел! Поездка оказалась бесполезной. Начальник колонии отказал ему в свидании с осужденной Мосиной по причине болезни. Не он заболел, нет. Мосина!
– А что с ней? – скрипнул зубами Леха, сидя в аккуратном, нарядном кабинетике начальника колонии.
Было много цветов на зарешеченных окнах, на полках много странных поделок с крохотными табличками.
– Все сделано руками моих подопечных, – заявил начальник колонии не без гордости. – Такие есть рукодельницы! Их бы таланты да во благо, н-да…
– Что с Мосиной? – напомнил Леха.
Ему пришлось на минувшую ночь перебраться в двухместный номер, он был втрое дешевле. И он отвратительно спал в компании пожилого дядьки, храпевшего так, что обои от стен отходили, кажется. И он пребывал теперь в самом дурном своем расположении духа.
– Больна, – последовал короткий ответ.
И начальник колонии нырнул взглядом между цветочных горшков.
– Чем больна? Разве она не в состоянии говорить? Послушайте, она же не при смерти! – непозволительно повысил Леха голос.
И чуть не завыл от бешенства, когда начальник колонии снова лаконично ответил:
– Она без сознания.
– Как это?! – опешил Леха. – Что значит – без сознания??? Что это за болезнь такая, лишающая ваших подопечных сознания?! Она же не могла попасть под машину и…
– Зато она могла просто упасть, – перебил его начальник колонии и, недобро сверкнув глазами, закончил с нажимом: – И упала!
– Как так можно было упасть??? – ахнул Леха через полчаса.
Он все же настоял всеми правдами и неправдами, чтобы его провели в лазарет. В женщине с забинтованной головой и распухшим, сизым от синяков лицом он не узнал Анастасии Мосиной. И никого бы не узнал…
– Это мог быть кто угодно, Тёма! – жаловался он другу на следующий день.
Прилетев, он сразу из аэропорта поехал к нему. Раз Наталья еще не выписалась, а Маринка не знает точно, каким рейсом он прилетит, он имеет полное право расслабиться. Поэтому, купив литр водки и гору закуски, он заявился глубоким вечером к Артему.
– Мне могли подсунуть кого угодно! Может, это вообще резиновая кукла была! – округлял он возмущенно хмельные глаза.
– Она что – не дышала?
– А я что – прислушивался? – орал Леха.