Анафема

Чекмаев Сергей Владимирович

Ассоциация профессоров за мир во все мире

Международная женская ассоциация

Международный культурный фонд

Всемирная ассоциация работников средств массовой информации

Церкви Объединения принадлежат промышленные предприятия, два университета, газеты и журналы, среди которых «Вашингтон тайме», и многое другое.

Завтра мы поговорим с вами об адвентистах, «Белом братстве» и секте Анастасии.

Этот

гад ушел с Катькой!

Ну и черт с ним!

Вечером, небось, позвонит, будет петь этой шлюхе дифирамбы.

А я телефон отключу. Обломись, Никиточка!

Поперек всей записи за 14 мая, на нескольких листах крупно выведено одно и то же:

ГОСПОДИ, ПРОСТИ МЕНЯ, ГРЕШНУЮ! КАКАЯ ВСЕ ЭТО МЕРЗОСТЬ!

3. 2005 год. Вызов

О возможном переводе в только что созданный Спецгоскомитет Чернышев узнал чуть ли не на третий день после указа. В узком, как пенал, служебном кабинете Артема неожиданно задребезжал телефон внутренней связи.

— Чернышев. Слушаю.

— Артем, — услышал он голос шефа, — занят? Ладно, не хочу отрывать. Будешь уходить — загляни. Надо поговорить.

Нельзя сказать, что вызов к начальнику отдела оказался для Чернышева неожиданным. На его группе висело сейчас несколько крупных неоконченных дел, в МУР постоянно поступали нетерпеливые запросы сверху, и подполковник по вполне понятным причинам хотел быть в курсе. Даже если особенных успехов и нет, для успокоения высоких кабинетов нужно сказать хоть что-то. Лучше какие-нибудь цифры: количество опрошенных, следственных экспериментов, опознаний… Чтобы видели — носом землю роем, не сидим сложа руки.

Артем, правда, не очень любил докладывать о ходе расследования. Группа держит в руках несколько нитей, некоторые заведут в тупик, какие-то будут отброшены как несущественные или вообще не имеющие отношения к делу, и лишь одна-две окажутся перспективными. Это рутинная, повседневная работа — опросы, копание в архивах, данные осведомителей, заключения экспертизы. Тысячи тонн словесной и бумажной руды, которая вполне может оказаться пустышкой. Зачем же тратить время на пересказ деталей, может быть не имеющих никакого отношения к сути дела.

Да и сам звонок никак не вписывался в привычную манеру общения подполковника Игнатовича. Обычно он коротко бросал в трубку «зайди», мало интересуясь, занят подчиненный или свободен. Да и причину вызова никогда не объяснял. А тут — «занят?», «не буду отрывать», «надо поговорить».

От хороших новостей Чернышев за последнее время отвык, поэтому решил, что начальство готовит какую-нибудь гадость. Может, «телега» сверху пришла — кто-нибудь из бывших «клиентов» решил отомстить, — а может, на группу решили спихнуть заведомо безнадежное дело. Дабы средний процент раскрываемости по отделу не портить — у Чернышовских орлов он и так, мол, в порядке, вот пусть особо своими показателями не выпендриваются.

В семь, усталый и злой, —

несмотря на все старания, сегодняшний день не принес новых результатов, — он постучался в кабинет подполковника.

— Можно, Леонид Семенович?

— Заходи, Артем, заходи.

— Что случилось? — спросил Чернышев, решив прямо с порога взять быка за рога. — Новое дело? Вы же знаете, Леонид Семенович, у моей группы и так сейчас работы выше крыши, еще одно дело мы не потянем.

— Нет, тут кое-что другое. Вот, прочитай, — подполковник привстал, протянул Артему лист бумаги, увенчанный двуглавым орлом и шапкой Министерства юстиции. Официальное письмо оказалось не слишком длинным — пять-шесть абзацев, не больше, но в первую очередь на глаза Артему попался последний, обведенный красной ручкой.

«…В связи с вышесказанным просим направить в подразделения Спецгоскомитета несколько опытных специалистов, обладающих оперативно-розыскными навыками и юридической подготовкой…»

— Слышал, что батюшки наши задумали?

— Чтобы не слышать, надо быть как минимум глухим. Телевизор не умолкает, журналюги будто с цепи сорвались. Но мы-то здесь причем?

— Еще вчера пришел приказ — направить одного-двух от нашего отдела. Я сначала хотел кого помоложе отдать — Татаринова, например. Но сегодня позвонил городской «папа», просил это дело не мурыжить и поставить на личный контроль. А как он просит, ты, наверное, знаешь.

Чернышев кивнул. Глава ГУВД Москвы, иначе — «папа», напрямую никогда не приказывал, но просьбы всегда излагал напористо, так, чтоб было понятно — «не выполнишь, пеняй на себя». Игнатович сначала хороших оперов пожалел. Отдашь, а кто дела расследовать будет? Татаринова подполковнику не жалко — молодой еще, полтора года как с практики слез. Опыта ни на грамм, а в розыскном деле опыт важнее «юридической подготовки». Только «папа» сам когда-то с начальника отдела начинал, помнит эти штучки. Вот и намекнул.

— Ему, видать, самому приказали. В таком же тоне, причем явно не с Петровки и не с Тверской, а как бы даже не из Кремля. И он мне еще кое-что сказал, только предупредил: это, мол, не для чужих ушей. Леонид Степаныч, говорит, возьми себе на заметку: батюшкам нужны в первую очередь люди верующие. Впрямую никто ничего подобного не говорит, но намеки более чем прозрачные. Понял?

— Так им опера нужны, чтоб молитвы читать или чтоб сектантов ловить?

— Не знаю, Артем. Может, ты мне когда-нибудь расскажешь.

— Я? Почему я? — Чернышев, в общем, уже давно понял, куда клонит подполковник, так что ответ не прозвучал для него громом с ясного неба.

— Думаю, ты подходишь для этой работы больше всего. Лучше тебя никого нет.

Игнатович чуть улыбнулся, хитро посмотрел на Артема. Между ними никогда не водилось каких-то особенно дружеских отношений, но подполковник ценил Чернышова, действительно считал его лучшим опером в отделе и терять, конечно, совсем не хотел. Если бы не «папа»… Но всегда найдется какая-нибудь сволочь, стукнет не вовремя: подполковник, мол, приказы игнорирует — глядь! — твое дело уже в кадры затребовали. А до пенсии — всего три года.