Анахрон. Книга первая
Шрифт:
— Это еще что такое? Глаза же можно выколоть! — сказала мать, отводя ножницы в сторону. — Все у тебя фантазии.
— Это, мать, мода такая по Европе идет.
Услышав слово “Европа”, мать странно и цепко поглядела на него. Сигизмунд снял с нее пальто, принял тяжелые сумки.
— Это на кухню, Гоша.
— Что ты такие тяжести, мать, таскаешь?
— Ничего, меня муж Веры Кузьминичны подвез.
Проявляя все признаки восторга, кобель устремился следом за сумкой.
— Ему там тоже есть! — крикнула мать. — Он у тебя
— Только не куриные.
Сигизмунд оставил сумку на кухне и вернулся к матери в прихожую.
И тут дверь “светелки” отворилась, и вышла Лантхильда. Она двигалась медленно, очень чинно. Остановилась в пяти шагах перед матерью. Сложила руки под грудью и медленно, важно поклонилась.
Сигизмунд онемел. Мать побелела, на скулах у нее проступили пятна. Еще ничего не было сказано, ни одного слова, но каким-то глубинным внутренним чутьем и мать, и Сигизмунд уже уловили в этом поклоне главное: так приветствует старших хозяйка дома.
— Драастис, — выпрямившись, строго проговорила Лантхильда.
— Здравствуйте, здравствуйте, — ледяным тоном ответила мать. — Идем, Гоша, сумку разберем.
И первой пошла на кухню. За спиной матери Сигизмунд быстро поглядел на Лантхильду, но та не ответила — была преисполнена чувством собственной значимости.
Мать вошла на кухню и споткнулась взглядом о мешочки, вывешенные на веревку. Сигизмунду они давно уже примелькались; он даже перестал обращать на них внимание. Но мать ничего не сказала.
По ее указанию, Сигизмунд вытащил из сумки завернутые в фольгу кости, тут же вручил одну кобелю — чтоб не путался под ногами. Пес ушел. Затем последовала банка варенья, банка маринованных грибов, банка соленых огурцов — с Мшинской, шерстяные носки домашней вязки и банка супа.
Банка супа окончательно подкосила Сигизмунда.
— Ты, мать, что… Ты…
— Пригодится, — сказала мать хладнокровно. — Я же не знала, что у тебя…
Сигизмунд махнул рукой. Усадил ее за стол, поставил перед ней чашку.
Лантхильда стояла в дверях, как статуя, и стеклянными глазами глядела в окно.
— Ну, познакомь, что ли, — неожиданно сказала мать.
— Это Лантхильда, — поведал Сигизмунд. Это было практически все, что он мог сообщить определенного о своей “супруге”.
Услышав свое имя, Лантхильда повернулась.
— Лантхильд, — сказал ей Сигизмунд и обнял мать за плечи, — это Ангелина Сергеевна. Миино айзи.
Лантхильда прошествовала к плите, степенно подала чай — Сигизмунду и его матери, а сама, сложив под грудью руки, опять застыла — на этот раз у окна.
— Ты, мать, не стремайся. Говори что хочешь. Она ни бум-бум по-русски.
Потекла заскорузло-вежливая чайная беседа. Как Вера Кузьминична? Как ее муж? (Имя мужа В.К. Сигизмунд так и не удосужился узнать). Генка позавчера подрался. Анна просто уж не знает, что с ним делать. Сигизмунд без интереса осведомился об обстоятельствах драки. Обстоятельства
Сигизмунд с фальшивым сожалением сказал, что все штатные единицы забиты. И без того денег не хватает на зарплату. Вот, думает себе урезать жалованье…
Мать вдруг посмотрела на Лантхильду и спросила:
— А отец ее когда придет?
— Он в рейс ушел.
Мать не поверила, но переспрашивать не стала.
— А эта что здесь отирается?
— Я погостить пригласил.
Сейчас, когда говорились слова, подзабылся лантхильдин поклон и ее важная осанка. Но вот Лантхильда подлила матери чай, вопросительно посмотрела на Сигизмунда — и снова очень выразительно, до смешного отчетливо заговорил язык жестов. Ошибки не было. Эта белобрысая чувствует себя здесь хозяйкой.
— Ты доволен? — неожиданно спросила мать.
Не подумав, Сигизмунд сразу ответил:
— Да.
И, спохватившись, попытался перевести разговор на генкино раздолбайство. Тема удобная и неисчерпаемая. Мать охотно подхватила:
— Анна с ним все глаза выплакала… А что Лантхильда чай не пьет? У них не принято?
— Она кофе пьет.
Мать отодвинула табуретку рядом с собой, окликнула:
— Садитесь, Лантхильда. Выпейте с нами чаю.
Лантхильда уселась, держа спину прямо. Сказала что-то.
— Ты всё по-ихнему понимаешь? — спросила мать у Сигизмунда.
— Да почти ничего.
— А как вы разговариваете?
— Почти не разговариваем.
Противоречие между тем, что произносилось вслух, и тем, что происходило на самом деле и рвалось из каждого жеста, стало почти болезненным. Мать быстро засобиралась.
— За суп не обижайся. Это же от души. Разогреете, поедите. Все меньше готовить. У молодых мало времени. Это у нас, стариков…
Сигизмунд принялся бормотать “ну какие же вы с отцом старики” и подавать матери пальто. Напоследок Лантхильда, раздувшись от важности, отвесила матери финальный поклон. И мать, неожиданно, видимо, даже для самой себя, ответила ей вежливым кивком. Благополучно миновала молоток и ножницы.
Уже обернувшись за порогом, сказала:
— Ну, до свидания…
— Досвенданья, — отозвалась Лантхильда, слегка качнув косами-баранками.
Дверь закрылась.
Сигизмунд тяжко выдохнул. Кажется, Лантхильда сдала первый экзамен.
Она глядела на Сигизмунда вопросительно, но он видел, что она очень довольна собой.
Весь день у Сигизмунда было хорошее настроение. Вечером они с Лантхильдой, отъев привезенного матерью супца, смотрели “Самогонщиков”, обнявшись и смеясь. Когда зазвонил телефон, Сигизмунд ткнул на паузу и весело прокричал в трубку: