Аналогичный мир
Шрифт:
— А я люблю грозу, она освежает, — пальчики Эллин выбивали задорную дробь по клавишам машинки.
— Да, гроза увеличивает процент озона, — отозвался Хьюго.
— Фу, мистер инженер, вы так всё приземляете, — шутливо попеняла ему Мирта. — А кстати, вы ведь тоже ходили в Палас…
— Найдите того, кто не был в Паласе, — рассмеялся Перри.
— Ну, вы, Перри, наверное, и не выходили оттуда, — отпарировала Мирта, — так вот, согласитесь, Паласы решали целый ряд проблем.
— Ну, с этим никто не спорит, — отмахнулся Норман. — Но человечество решало эти проблемы и до Паласов.
— Вернёмся к допаласным методам, — засмеялся
— А чем мешало рабство? — рассердилась Мирта. — Конечно, были и крайности. Но это же не причина, чтобы всё разрушать.
— Причиной была война, — пожал плечами Норман. — Просто надо было вовремя остановиться и не пытаться захватить всю Русскую Территорию. В конце концов, если русские хотят жить вперемешку с цветными, это их дело. Но нет! Мы должны защитить белую расу, привить русским расовую гордость. И прививали. Пока нас самих не оккупировали. А теперь что ж, всё логично. Они победители. И как мы хотели переделать их под себя, так они теперь переделывают нас.
— И что же, — Элли пыталась шутить. — Нам теперь жить вперемешку с цветными?
— Самооборона обещала защитить нас от этого. А Паласы? Это не самое важное. Даже к лучшему.
— Почему? — удивился Перри.
— Не будет межрасовых контактов на интимном уровне, — веско объяснил Норман.
Хьюго посмотрел на часы.
— Леди и джентльмены, наше время истекает. Кто сегодня казначей?
— Я, — Норман шумно отодвинул стул и встал. — Милые дамы, вы как всегда в первую очередь.
Весело, но очень чётко Норман подсчитал сделанное и достал пакет с деньгами.
— Да, Перри, ты обещал Джен доплату. Джентльмен должен держать слово.
— Я пошутила, — быстро сказала Женя.
— Зато Перри был серьёзен. Не так ли?
Под холодным взглядом Нормана Перри отделил от своей пачки несколько кредиток и подал их Жене.
Расходились с шутками по поводу ранней грозы и закрытых Паласов. Хьюго предложил Жене проводить её, но Женя предельно вежливо отказалась.
Шёл сильный дождь, и над городом ещё громыхала гроза, хотя раскаты были уже глухими.
В конце квартала Женя услышала сзади шаги и оглянулась. Ее нагонял Хьюго.
— Я всё-таки провожу вас, Джен.
— Но…
— Нет-нет, не спорьте, Джен. Давайте вашу сумку.
Он пытался развлекать её, но она отвечала невпопад и вскоре решительно распрощалась. Знает она этих провожающих! Её уже провожали. И тоже были в восторге от её ума и так далее… Не хочется и вспоминать об этом.
Она почти бежала по тёмным мокрым улицам. Война кончилась, но светомаскировку многие по привычке не снимали, и ни одного светящегося окна. Будто все вымерли. Гроза уходила, и дождь заметно ослабел. Но пальто промокло, и туфли насквозь. Что же она завтра наденет? Опять печку топить, а дрова на исходе… Ну, вот и забор, калитка. Женя сложила зонтик и, уже не защищаясь от дождя, отпирала и запирала все двери. Поднимаясь по лестнице, она слышала, как течёт с неё вода. Не зажигая света, она прошла на кухню. Сбросила туфли и пальто, поставила сумку и уже тогда вошла в комнату.
Когда Эркин очнулся, он не сразу понял, что произошло. А поняв… сначала он разозлился. Всё-таки залезла! Алиса как-то сумела втиснуться к нему сбоку так, что её голова теперь лежала у него на плече, и её дыхание щекотало ему кожу. Сейчас он
Женя прислушалась. Два ровных сонных дыхания сливались в одно. Спят голубчики. Ну и хорошо. И тут она наступила на что-то мягкое. Что это? Тедди? Что он делает у двери? Она быстро подошла к столу, нашарила и зажгла коптилку. Сейчас она Алисе задаст за такое! И тут она увидела. Постель Алисы пуста… одеяльце скомкано и сброшено на пол… Где Алиса?! Она повернулась к кровати.
И сразу увидела потное блестящее лицо Эркина и закрытые, зажмуренные глаза. Да что это такое?!
Ещё не веря, она взяла коптилку и подошла к кровати. Показалось ей или нет? И рывком отбросила одеяло.
Он лежал на спине, вытянувшись во весь рост, даже не пытаясь прикрыться, а рядом, за ним, прижавшись, обнимая его, лежала Алиса.
Эркин слышал потрескивание фитиля и рискнул приоткрыть глаза, но лицо Жени показалось ему таким страшным, что он зажмурился. Затем он почувствовал, как сорвали одеяло. Он знал, что она увидит, и знал, как это можно понять… всё, это конец…
Женя стояла как в столбняке. Тельце Алиски казалось особенно белым и нежным рядом с этим тёмным костлявым телом. Головка у него на плече, ручка с растопыренными пальчиками на его груди, задравшаяся рубашка… Коптилка дрожала у неё в руке и, чтобы не сделать ничего, не вылить горючку прямо на него, Женя отвернулась и долго, очень долго шла к столу. Поставила коптилку и постояла, глядя на огонёк, пока не заболели глаза. Потом вернулась к кровати и спокойно, будто… будто ничего особенного не случилось, очень спокойно и осторожно взяла дочку на руки. Алиса сначала цеплялась за него, потом открыла глаза и заулыбалась.
— Мам, ты?
— Я-я, маленькая.
— Тут гроза была, — сонно заговорила Алиса, — я испугалась так.
Женя укладывала её, укрывала, а она всё рассказывала.
— А мы играли… Мам, а я Эрика в глаз ударила… нечаянно… — и вдруг, — Мам, это ты?
— Я-я, спи.
— Ага. А гроза кончилась?
— Кончилась. Спи.
— Сплю, — согласилась Алиса.
Женя укрыла её, подоткнула одеяльце. Выпрямилась. Провела ладонью по лбу, как бы соображая, что же ей сейчас делать, и, почувствовав на себе взгляд, обернулась.
Он лежал по-прежнему, как она оставила его, и смотрел на неё. Она пошла к нему, и тогда он заговорил. Женя не сразу разобралась в этом захлёбывающемся рваном потоке слов.
— Женя, клянусь… она сама… — Эркин торопился выговорить, пока… нет, не оправдаться, но хоть сказать, объяснить, хоть что-то, — нет… гроза была… она испугалась, залезла… я заснул… Женя, нет, пальцем не тронул… Женя… я гнал её… Женя, не надо… пощади… Женя…
Она уже стояла рядом, а он всё говорил дрожащими прыгающими губами, и слова выходили невнятные, не те. Женя хотела остановить его. Говорить она не могла и потянулась закрыть ему рот рукой, но он ловил её руки и всё говорил, говорил, и речь его становилась всё более неровной, задыхающейся, а лицо кривилось в страшной гримасе. И его трясло, так сильно, что она видела эту дрожь.