Анастасия
Шрифт:
– Да, Игнатьев, среди этих фемин ты вряд ли встретишь образ Блоковской незнакомки.
И медленно, пройдя меж пьяными,Всегда без спутников, однаДыша духами и туманами,Она садится у окна.Алекс прочёл Блоковское четверостишье и посмотрел вослед ускользающим авто.
Довольно быстро мы оказались на улочке Мон-Сени (Rue du Mont-Cenis),
– Кстати, давай же, наконец, купим жареных каштанов. Чувствуешь, как тут ими пахнет?
– Чувствую, – улыбнулся я. – Говорят, что это вечный аромат Парижа. Париж, как и прежде, пахнет каштанами и свежими фиалками.
– О, да…
Возле одного из зданий на Мон-Сени располагалось несколько маленьких кафе, а меж ними чужеродной магрибской росписью в сине-белых узорах выделялась довольно странная лавчонка. Когда я пригляделся лучше, то увидел, что эта чужеродность шла от керамических изразцов, которыми была украшена стена с небольшой стеклянной витриной, в которой красовались расписные глиняные тажины, большие блюда с горой сухофруктов, а так же зеленоватый медный кальян. Возле витрины находилась низенькая деревянная дверь. А перед лавкой, словно исполинский баобаб, возвышался смуглый марокканец в национальном халате и красной феске на голове. А перед ним, пыхая дымом и треща раскаленными углями, стояла жаровня с решеткой, на которой готовились вожделенные каштаны. Марокканец с важным видом орудовал металлической лопаткой, ворочая каштаны на огне, и диковато поглядывал на прохожих. Мутным взглядом карих глаз он посмотрел и в мою сторону и крикнул:
– Messieurs, s'il vous plait, chataignes! [11]
А после он помолчал несколько мгновений и веско добавил:
– Marrons, marrons glaces! [12]
Я, словно завороженный, смотрел на его ловкие руки с потными светлыми ладонями. Зола настолько въелась в кривые линии его судьбы, что их угольный рисунок казался мне ничем иным, как древним макабрическим узором. Да и сам торговец выглядел весьма зловеще.
11
Месье, пожалуйста, каштаны. (франц.)
12
Каштаны, засахаренные каштаны. (франц.)
– Кстати, этот марокканец торгует отменными каштанами, – легко сообщил мне Алекс.
И не успел я что-либо возразить, как Алексей достал из кармана несколько франков и купил у мрачного мурина два бумажных кулька с каштанами.
– Ух, с этого исполина можно написать портрет, – смеялся я, когда мы удалялись от лавки. – Уж больно он яркий.
– Это только кажется, – надкусывая каштан, отмахнулся Красинский. – Кстати, мы идём с тобой к церкви Сен-Пьер-де-Монмартр (Saint-Pierre de Montmartre).
Слева, за чугунным забором, показались очертания упомянутой Алексом церкви,
– Эта церковь была построена еще в XII веке, – с набитым ртом, сообщил Алекс. – При ней есть даже старинное кладбище. Забыл сказать, говорят, что на улице Мон-Сени жил сам Гектор Берлиоз. Помнишь его? Отец рассказывал, что он подолгу гостил в России. Его очень почитал Римский-Корсаков.
Я чуть замедлил шаги:
– Лешка, тебе еще не наскучило быть моим экскурсоводом?
– Нет, да мы уже почти пришли. Вот она та самая, знаменитая площадь дю Тертр.
Через неширокий проход меж улицами Норван и Рю де Мон-Сени мы с Алексеем очутились на площади всех парижских художников. Это было сердце импрессионистов. На удивление площадь дю Тертр показалась мне совсем небольшой, почти камерной по русским меркам. Утопая в желто-зеленых кронах старых платанов, вязов и кленов, сверкая яркими мольбертами и разноцветными зонтами, гудя подобно рою пчел, пред нами предстала знаменитая дю Тертр. От обилия красок и гулких, словно эхо звуков у меня немного закружилась голова.
– Ты знаешь, Лешка, я что-то устал. Ноги, словно ватные. Может, выпьем кофе или легкого винца?
– О, это всенепременно. Оглянись, Игнатьев, по всему периметру этой площади находится уйма разных кафе. Здесь подают вина, шампанское, пиво, шартрезы, ликеры, кофе с коньяком и прочие прелестные напитки. Посмотри направо. Видишь, ту красную крышу? Это и есть тот самый знаменитый кабачок мамаши Катрин. Его еще называют первым в Париже Бистро. Ты, верно, слышал легенду о русских казаках, которые бесцеремонно вваливались в парижские харчевни и трактиры и требовали по-русски: «Быстро!» Французы говорят мягче. И так появилось слово «бистро».
– По-моему, это выдумки для легковерных туристов, – оглядываясь по сторонам, сообщил я и тут же почувствовал, как чья-то рука потянула меня за рукав пиджака.
Я оглянулся и увидел подле себя сухонького старичка с длинной седой бородкой в черной еврейской шляпе.
– Молодой человек, – скрипучим голосом произнес старик. – Простите, я услышал по речи, что ви таки русский.
– Да, и что с того?
– Я хотел показать вам пару замечательных работ Модильяни. Уверяю вас, что это подлинники. Я продам их совсем недорого. Старик Соломон имеет с вас совсем небольшой гешефт. Только на бутылочку бурбона.
Старик яростно жестикулировал. Его смуглые пальцы изобразили в воздухе нечто маленькое, не больше дюйма, при этом черные выпуклые глаза смотрели с мольбой и по-детски невинно.
– Благодарю вас, – чуть насмешливо отвечал за меня Алекс.
– Но если вам не нравится Модильяни, – картавя, невозмутимо продолжал старик, то у меня есть еще работы Сезана, Гогена и Ренуара. Но за ними надо будет сходить ко мне домой. Я живу недалеко, на улице Абрёвуар (Rue de l'Abreuvoir). Пойдемте прямо сейчас. Мы легко сторгуемся.
– Извините месье, но у нас с другом были совсем иные планы, – отстранялся от назойливого старика Алекс.
– Да, погодите же, господа. Если вас таки не интересует живопись великих мастеров, то мы можем предложить нарисовать ваш портрет. Совсем недорого. Лучший в Париже портрет! За двадцать франков мой товарищ Арон нарисует вам настоящий шедевр. И вы повесите его в своей гостиной и станете на него любоваться, а ваши гости будут удивляться тому, насколько славный портрет вам нарисовали на Монмартре.