Анатолий Серов
Шрифт:
— И на земле вы ходите строем.
— Мы и пилотируем строем.
— Это хвастовство мы знаем.
— Мы ни разу не похвастали тем, чего не смогли бы сделать.
— Это каким же образом вы строем пилотируете? — спросили у Серова.
Тот показал на пальцах:
— Очень просто. Три пальца: куда средний, туда и оба ведомые.
Сначала эти слова принимались как шутка. Но Серов серьезно готовил своих летчиков к групповому пилотажу. В то время групповой пилотаж был новинкой и почти не практиковался в авиации. Когда Анатолия укоряли за хвастовство, он сердился, вспоминал, как в детстве однажды похвастал перед ребятами, что будет ходить на лыжах лучше их,
— Умеем же мы летать по маршруту, точно соблюдать дистанцию. И пеленгом летаем. Можно рассчитать и попилотировать одновременно. Вы только идите за мной и делайте, как я. Все будет в порядке!
Начались расчеты, споры, искания. В летные дни, уйдя в свою зону, звено тренировалось, выполняя фигуры пилотажа одновременно, сначала простые, затем переходя к более сложным.
Александр Власов смело шел за командиром. В полете его машина была настолько близко от машины Серова и так точно выполняла назначенные фигуры, что составляла как бы одно целое с серовской «двойкой» (номер истребительного самолета Серова). При пикировании он еще больше приблизился, и это грозило катастрофой. Когда они вышли из пике и пошли по прямой, Власов посмотрел в сторону Серова, ожидая одобрения, но тот погрозил ему кулаком. На земле Серов сделал Власову строгое замечание.
— Ты хорошо идешь «впритирочку» к моему самолету. Но когда сокращаешь заданную дистанцию, то не учитываешь, что одно движение — и обе машины «загремят», обрубив друг другу плоскости. Я требую исключительной точности соблюдения заданного расчета.
Власов остро переживал неодобрение Серова, которого успел полюбить всей душой. В конце концов ему удалось добиться такой же свободы маневрирования и согласованности, какая была у Анатолия.
Андрей Сидоров вначале проявлял большую осмотрительность и даже несколько отставал от ведущего, как бы примериваясь к тому новому, что вносил в летную практику командир звена. Он тщательно отрабатывал каждый элемент группового пилотажа, проверяя его не только в полете, но и на земле, с карандашом и тетрадкой в руках. Но потом он участвовал в пилотаже строем с удивительной легкостью и свободой.
Тройку летчиков прозвали ЗВЕНОМ ВОЗДУШНЫХ АКРОБАТОВ. Слава о нем разнеслась по авиаточкам вдоль всей границы. Имя Серова стало известно не только в авиачастях ДВК, но и называлось на разборах многих военных авиационных соединений страны. Опыт серовского звена был продемонстрирован на воздушных состязаниях и стал внедряться в жизнь военной авиации.
Однажды вечером Сидоров зашел в комнату, где жили Серов и Власов. В руках у него была одна из его многих папок. Серов засмеялся: у Сидорова все было разложено по папкам — выписки из учебников, выписки из приказов на его счет, о наградах и поощрениях, копии или оригиналы его собственных выступлений на собраниях или конференциях комсомольцев, автобиография, письма и т. д. В это время Власов недовольно говорил о новой кличке. Что за акробаты! Разве это цирк? Серов возражал:
— А что, пускай акробаты. Петра Нестерова тоже звали акробатом.
— Но он был оскорблен этим, — сказал Сидоров. — Его хотели оскорбить этим прозвищем.
— Нестеров дрался за маневренность, — вспомнил Серов. — Он считал фигурные полеты высшей школой, приучающей пилота выходить из самых
— Да, я знаю это из материалистической диалектики, — резонно заметил Сидоров.
— Так вот, ты можешь понять, что перед Нестеровым стояла эта необходимость. Авиация оправдывала себя только все возраставшей скоростью и при этом повышением боевой нагрузки. Нестеров боролся за маневренность! А ведь на каких машинах летал — буквально на гробах!
— Нестеров сам признавался, — сказал Власов, — что чем больше летает, тем лучше понимает опасность полетов. И все-таки на этих машинах, не имевших необходимых органов управления, он пилотировал, делал мертвые петли. Прямо танцевал в воздухе.
— Кстати, о танцах, — проговорил Сидоров, раскрывая папку и доставая оттуда нужную выписку. — Послушайте!
Он прочитал:
«Когда птицы вылетают освежиться в воздухе, повеселиться и поиграть, они радостно реют, делая изумительные эволюции, полные грации и красоты. И это естественное проявление эстетического чувства. Когда я гляжу на танцующих (я тоже танцую), то мне бывает иногда даже дико смотреть на странные движения многих пар, и только некоторые доставляют эстетическое наслаждение своим изяществом и грацией…»
Власов рассмеялся.
— Вот не думал, что Андрей Ефимыч изучает теорию танцулек!
— Постой, постой, тут что-то… Чьи это слова? — спросил Анатолий у Сидорова.
Тот, не отвечая, продолжал:
— «С практической стороны танцы — бессмыслица. Но это не значит, что танцевать не следует. Так вот: мой аэродром — зал для танцев. Когда я лечу с известной целью на большое расстояние, мне никогда не придет в голову выкинуть что-нибудь необыкновенное… — тут Андрей покосился на Анатолия, и тот смущенно кашлянул. — Но над аэродромом при настроении я танцую. Между летчиками есть нетанцующие, потому что не умеют, есть нетанцующие из принципа, есть танцующие только при настроении, и есть любящие танцевать».
— Нестеров! — вскричал Серов. — Только он мог это сказать.
— Верно, — кивнул Сидоров и протянул ему листок с выпиской.
— А вы, Андрей, у нас будущий академик. И вот что, ребятушки. Мы с вами, конечно, из «любящих танцевать». Мы умеем танцевать и парочкой и втроем. Однако с практической стороны эти «танцы» вовсе не бессмыслица. Да и Нестеров «танцевал» не ради эстетического удовольствия, но, главным образом, чтобы уметь лучше сбивать противника. А теперь нам требуется уже не единичный, а групповой пилотаж. В будущей войне, когда придется лететь навстречу воздушному соединению врагов, мы одним стремительным маневром разрушим их строй и, сломав его, будем бить в индивидуальных схватках поодиночке, имея еще преимущество в маневренности и инициативе. Вот что значит наш пилотаж строем.
В другой раз, зимним вечером, Серов опять собрал у себя товарищей, и они снова и снова обсуждали сочетание групповых и индивидуальных боев в будущей войне, когда вдруг по коридору кто-то пробежал, стуча в двери, у каждой раздавалось: «Вызывает комэск!» Серов распахнул дверь. Не успевший постучать вестовой произнес:
— Вызывает командир эскадрильи.
В штабе уже собралась вся эскадрилья.
Комэск сообщил, что подразделения японских войск снова нарушили границу и напали на наши посты. Положение на границе в последнее время особенно обострилось. Несмотря на то, что Советское правительство принимало все меры, чтобы предотвратить возникновение войны, с той стороны все время провоцировались вооруженные столкновения. Лилась кровь.