Анатомия бабника
Шрифт:
Уитни поглощала каждую секунду. Беспокойство и восхищение вспыхивали на ее лице. Она была из тех, кто делает добро. Уверен, она не давала какой-то лекции или семинару стоять у нее на пути. У меня не было сомнений, что она хорошо справлялась со своими занятиями.
Пицца прибыла, и, так как Уитни пыталась встать и смотреть программу одновременно, я легонько посадил ее обратно на диван и сам открыл дверь.
За следующие полчаса я съел всю пиццу и последний кусок ее. Вообще-то то, сколько она съела сама, было впечатляюще.
Фильм подходил
— Окей, теперь не смотри на меня, — ее голос показался немного писклявым, и я повернулся к ней. Она вытянула руки и закрыла мне глаза. — Сказала же, не смотри.
— Ладно, ладно.
Когда я снова посмотрел вперед, она убрала руки. Спустя пару секунд я искоса взглянул на нее, чтобы она не заметила. На экране показали тюремщика с дредами, который слезно рассказывал о том, как собака спала ему жизнь. И Уитни плакала вместе с ним.
Так как я связывал себя с собаками слишком сильно, я испытал небольшое потрясение, видя, как все сложилось у этих двоих.
Уитни вытерла слезу, и ее рука опустилась на колени, всего в нескольких сантиметрах от моей.
Я вытянул палец и провел им по тыльной стороне ее ладошки. Я ждал, что она накричит на меня за то, что я снова посмотрел на нее, но вместо этого она тяжело выдохнула. Поэтому я провел пальцем по костяшкам ее пальцев, а затем взял ее маленькую ручку в свою.
Легкий поворот запястья, и наши ладони встретились. Что-то сжало мою грудь. Ощущение такое неизвестное, что я не мог понять, что оно означает, но знал, что хочу чувствовать его как можно дольше.
Глава 23
Уитни
Я пыталась сдержать слезы, но, когда видишь заключенного, плачущего из-за собаки, которую он выходил… нужно иметь каменное сердце, чтобы ничего не почувствовать.
Хадсон не плакал, но мне бы хотелось думать, что, судя по тому, как он морщил лоб во время фильма и как тяжело сглотнул в конце, он тоже что-то почувствовал.
Кстати о чувствах. Я не могу отрицать, что нервные окончания работали на полную катушку. Маленькие искорки, образовавшиеся в наших соединенных руках, пробежали по телу, прежде чем осесть в моей груди.
— Теперь ты знаешь мой постыдный секрет, — прочистив горло, выговорила я. — Я люблю документальные фильмы.
— Я же не могу ничего комментировать, так ведь? Ты ведь взяла с меня слово, и меня страшит даже мысль о том, что ты сделаешь, если я его нарушу, — дразнящий тон ясно дал понять, что он совершенно меня не боится.
Жаль, я не могла сказать то же самое насчет себя. Он пугал меня, но я не понимала почему. Даже когда я говорила себе, что контролирую ситуацию, делая его объектом исследования. Что я…
Он скрестил наши пальцы, сильнее сжав мою руку, и мое сердце замерло. Контролируй ситуацию. Сделай… что-нибудь.
Я облизала губы.
— В каждом живет маленький зануда, — произнесла я, повторяя слова Лайлы. —
Я ждала отрицания или ухмылки сопровождаемой кокетливой фразой, типа «Ты не захочешь это узнать», но вместо этого он сказал:
— Динозавры. Я знаю слишком много фактов о динозаврах.
— Серьезно? — спросила я. Он кивнул, и на его лице появилась мальчишеская ухмылка.
— Расскажи мне о них.
— А что тут рассказывать? — он пожал плечами. — Хочешь узнать какой динозавр самый быстрый? Орнитомимида. Или какой из них самый большой, по крайней мере, исходя из фактов? Аргенитозавр.
Легкость поселилась в моей груди. Невозможно было не поддаться магнетическому притяжению Хадсона.
— Я, и правда, хотела это узнать. Так, когда ты подсел на динозавров?
— Однажды на Рождество одна знакомая женщина подарила мне огромную книгу о них. Мне было примерно шесть или семь лет. Они были большими и сильными. Я перечитывал книгу снова и снова, пока не выучил наизусть. После этого все деньги, что у меня появлялись, уходили на книги о динозаврах и статуэтки с ними.
— О, это так мило.
Его темные брови насупились.
— Это не мило. Динозавры немилые. Если бы мы были у меня дома, я бы показал, какими страшными они могут быть. У них есть острые зубы.
— Подожди, — перебила его я, повернувшись так, чтобы лучше видеть его лицо, но все еще держа его за руку. — Хочешь сказать, в твоей комнате есть статуэтки динозавров?
— Не то чтобы… я не… у меня на столе только одна или две. Они крутые.
Я подавила улыбку и кивнула.
— Понятно.
Он провел рукой по подбородку и выдохнул.
— Не могу поверить, что признался в этом. Теперь ты будешь использовать эту информацию против меня, так ведь?
— Скорее всего, это будет всплывать в каждом интервью.
Он повернул голову, его нос оказался в опасной близости от моей щеки. Его теплое дыхание прошлось по моей шее, и по спине пробежал приятный холодок.
— Ты так приятно пахнешь.
Мое сердце бешено колотилось в груди. Я знала, что должна отодвинуться, встать и выпроводить его домой. Меньше чем через час я достану свои заметки и буду проклинать спортсменов и их комплекс превосходства. Сейчас я находилась всего в нескольких дюймах от того, чье эго было размером с Техас. Но все что я хотела, это свернуться калачиком рядом с ним, разговаривать о документалках и динозаврах, и на какое-то время просто забыть обо всем остальном мире.
«Твоя большая ошибка в том, что ты закрываешь глаза на очевидное», — прошептала моя надоедливая совесть. — «Мы говорим о трех парнях подряд».
Это не имеет ничего общего с игрой «Четыре в ряд», где нужно соединить одинаковые цвета вместе, и ты в выигрыше. В данном случае все закончится тем, что ты будешь плакать и чувствовать себя так дерьмо, что потеряешь остатки самоуважения.
Не говоря уже о том, что как игрок и спортсмен с особыми привилегиями, Хадсон был врагом на двух фронтах.