Анатомия призраков
Шрифт:
— Боже праведный! Мистер Уичкот пишет Розингтонскому декану! Он обедал у нас в прошлом семестре, такой приятный мужчина, мы с ним пили чай после обеда. И лорду…
— Прошу вас, бросьте записи в огонь, мадам.
Элинор швырнула бумаги на жаровню и выхватила наугад еще один листок.
— Вам не следует тревожить себя этой грязью, — произнес Холдсворт. — Это неприлично. И даже хуже того.
— Пусть я всего лишь женщина, сэр, но меня не так просто шокировать. — Она не поднимала глаз. — Это всего лишь свидетельство человеческой глупости, и в нем нет ничего из ряда вон выходящего.
Джон не ответил. Только наклонился и швырнул бумаги в огонь.
— Кто такая эта Риченда? — спросила Элинор.
— По-видимому, у Мортона Фростуика, сотрапезника начальства из Иерусалима, который был президентом клуба лет двадцать или тридцать назад, служила девушка с таким именем. Пожалуйста, оставьте бумаги в покое.
— О боже, — воскликнула Элинор.
Слишком поздно. Она перевернула листок и нашла на обратной стороне набросок: портрет девушки с правильными, приятными чертами лица, которая с кокетливой, манящей улыбкой глядела через плечо на художника. Она накручивала локон на пальчик. Внизу стояло единственное слово: «Риченда».
— Но она… она так похожа…
— Да, — Джон протянул руку за листком. — Вам, должно быть, становится жарко, мадам… позвольте мне бросить это в огонь.
По ту сторону жаровни языки пламени превратили мистера Холдсворта в незнакомца: наполовину темный силуэт, наполовину огонь, воплощенная тайна. «Риченда». Лицо и имя девушки слились в ее сознании с некими слухами о Мортоне Фростуике, которые вынудили его поспешно покинуть Иерусалим более двадцати лет назад. Она вспомнила, что в колледже до сих пор есть человек, которого слухи (и доктор Карбери) связывают с его именем. Как показала карьера Соресби, нищему и одинокому сайзару нелегко покрыть издержки университетского образования, а в те дни, вероятно, это было еще тяжелее.
— Знакомое лицо, — протянула Элинор, изучая набросок. — Смотрите… разве вы не замечаете сходства?
— Отдайте его мне, мадам.
— Сейчас отдам. Это могла быть сестра или дочь мистера Ричардсона. Но я знаю, что у него нет ни сестры, ни дочери, поскольку он мне говорил как-то раз, что является единственным ребенком своих родителей, и, разумеется, не женат. Возможно ли, что это никакая не служанка, и вообще не девушка, а…
— Да, — произнес Холдсворт. — Пожалуйста, отдайте мне бумагу.
— Но, видите ли, это все объясняет.
— Что объясняет?
— О!.. многое. Например, из недавнего, почему мистер Ричардсон столь любезно позволил мистеру Уичкоту укрыться в колледже.
Холдсворт вынул из саквояжа очередную пригоршню бумаг.
— Это грязное дело, как ни посмотри. Я не стану усугублять положение.
Элинор наблюдала, как он скармливает пламени последние листки. Затем взглянула на набросок. Он может пригодиться ей в ближайшем будущем для торговли с мистером Ричардсоном, ведь у него нет причин оказывать ей услуги. Возможно, это поможет уравновесить чаши весов.
Холдсворт отвернулся, чтобы выбросить последние бумаги в огонь. Элинор показалось, что он упрекнул ее и даже отверг, хотя, господь видит, она ему ничего не предлагала. Джон достал карманный нож и принялся кромсать мягкую
— Я не знаю, что мне делать, — тихо сказала Элинор.
Она стояла, опустив голову, с портретом Риченды в руке, и пыталась не думать о будущем. Разве настоящего не достаточно?
Холдсворт отложил нож и испорченную сумку. Подошел к Элинор, почти бесшумно. Для крупного мужчины он двигался тихо. Она не знала, что собирается делать. Не знала и чего хочет.
Огонь умирал. Воздух наливался прохладой с наступлением ночи. Элинор дрожала, хотя и не знала, от холода, от страха, от желания или от смеси всего этого.
— Позвольте мне бросить этот листок в огонь за вас, мадам. Так будет лучше.
Элинор взглянула на него. «О чем на самом деле ты просишь? Что я выбираю?»
Джон подошел ближе. Она увидела его лицо, кожу, подсвеченную оранжевыми отблесками умирающего огня, и протянутую руку. Она не шевелилась. Его ладонь сомкнулась у нее на плече.
Долгое мгновение ничего не происходило. Затем Элинор повернулась к нему — словно дверь замедленно качнулась на петлях. Другая его рука скользнула ей на талию. Хмурясь, она подняла голову. Он склонил лицо и поцеловал ее прямо в губы. Она знала, что это невозможно. Наверное, это постыдный сон.
Ее губы отвечали на его поцелуй. Она чувствовала незнакомую мягкость, тепло, которого не ожидала встретить, и еще его щетина покалывала кожу. Во сне все возможно. Их губы разомкнулись. Она ощутила привкус дыма, вина и темноты. Потом отстранилась и бросила набросок в огонь. Риченда, хорошенькая девушка с кокетливой улыбкой, в последний раз возродилась к жизни: она сверкала яркими цветами, танцевала в языках пламени, грациозно извивалась и, наконец, почернела и рассыпалась в прах.
— Холодает, мадам, — произнес Холдсворт так тихо, что она с трудом расслышала. — Вам пора в дом. Простуда вам ни к чему.
Только позже, лежа в кровати, обхватив себя руками и думая о том, что случилось, думая о прикосновении его кожи и вкусе его губ, Элинор поняла, что забыла рассказать Джону Холдсворту о привидении.
46
Филипп Уичкот не спал. Долгие ночные часы уплывали в темноту, и он лежал в параличе неудобства, перемежаемом приступами боли, которые неуклонно становились все более частыми и острыми.
Он не знал, кто на него напал и почему. Они бросили его здесь умирать? Они хотели убить его?
Становилось все холоднее и холоднее. Полный мочевой пузырь причинял ему нестерпимую муку, пока он, наконец, не утратил контроль и к его несчастью не добавилась новая подробность. Вдалеке приглушенно звенели колокола Кембриджа, отмеряя часы его страданий. Филипп погрузился в подобие транса, не бодрствуя и не спя.
Его пробудил скрежет металла. Затем второй раз. Засовы отодвинулись. Уичкот открыл глаза. Светало. За спиной раздались шаги. Он знал, что людей больше одного, поскольку чувствовал прикосновения рук и слышал дыхание. Ему на голову накинули темную грубую ткань, натянули на плечи и перевязали на шее. Рывком подняли с пола. Но его ноги подогнулись, и он рухнул.