Анатомия рассеянной души. Древо познания
Шрифт:
Мы не имеем сейчас в виду мысль научную, юридическую или художественную: все эти сферы никогда не являются, строго говоря, народными, в них действуют специализировавшиеся индивидуумы. Но в каждой стране от работы ученых, от занятий художников, от технической, юридической и административной деятельности — в закрытых лабораториях, кабинетах, офисах — распространяется идеологическая фосфоресценция: она освещает происходящее на улицах, это свечение задерживается на площадях. Всё что есть научного в научной работе, специфически художественного в искусствах, профессионального в управлении и политике, остается внутри тех особых сфер, в которых всё это производится, а та фосфоресценция, наоборот, — едина как нечто смутное, аморфное, генетически присущее для всех этих духовных практик. Даже лучше сформулировать так: это — та самая рефлексивная идеация в своем зародышевом, безразличном выражении. Это — мифическая атмосфера народа, изнутри которой проистекают, обретая потом свои конкретные формы, науки, искусства, законы [72] . [73]
72
Так в старинной
73
мифическая атмосфера народа, изнутри которой проистекают, обретая потом свои конкретные формы, науки, искусства, законы Ср. с бахтинским понятием «житейской идеологии»: М. М. Бахтин. Указ. соч. — С. 165–166.
В сноске: в старинной индийской книге Дхаммапада См. Radchakrishnan S. Dhammapada. Oxford, 1954; рус. пер.: Дхаммапада / Перевод с пали, введение и комментарии В. Н. Топорова. М., 1960.
Например, эти последние являются кристаллизацией той диффузной и неопределенной юриспруденции, которая зовется традицией. Из нее рождаются законы, поначалу не совсем четкие. Но и после того, как закон откристаллизуется, мифологическая атмосфера народа с ни с чем не сравнимым упорством продолжает обволакивать его, и когда с точки зрения закона вновь возникают какие-то трудности, разгорается незаметным фосфоресцентным свечением, и новый нагар традиции оседает уже в новом законе, который необходимо будет выполнять.
Где-то у Шеллинга — о Шеллинг, великий танцовщик идей [74] ! — в «Философии мифологии», произведении его истерзанной старости, убедительно и глубоко обосновывается тезис, что народ есть последняя инстанция своей мифологии, своих представлений о природе божественного.
Как появились народы? — задается он вопросом. Какой импульс привел человечество, изначально единое, к разделению? Библейское предание выводит членение народов из смешения языков. «Ничто не разделяет народы так глубоко, как язык, и только те два народа, которые говорят на разных языках, действительно разделены: то есть невозможно отчленить происхождение двух языков от происхождения двух народов» [75] . [76]
74
о Шеллинг, великий танцовщик идей Фридрих Вильгельм Шеллинг (1775–1854), немецкий философ.
75
Философия мифологии, т. I, с. 101 (прим. Ортеги).
76
…невозможно отчленить происхождение двух языков от происхождения двух народов «Коль скоро ни одно из внешних различий (к числу которых относится и язык одной своей стороной) не разделяет народы так, как язык, и коль скоро по-настоящему разобщены лишь народы, говорящие на разных языках, то возникновение языков неотделимо от возникновения народов» (Ф. В. Шеллинг. Введение в философию мифологии / Историко-критическое введение в философию мифологии. Кн. первая. Пер. М. И. Левиной и А. В. Михайлова // Ф. В. Шеллинг. Соч. в 2 тт. М., 1989. — Т. 2. — С. 243). При переводе на русский с испанского перевода Ортеги получается близкий, но несколько иной вариант, который мы и приводим в тексте Ортеги.
Но откуда пошла в свою очередь дифференциация языков? Язык есть продукт, ближайший к сознанию, и его расхождение в различных наречиях последовательно предполагает «духовный кризис в чем-то очень глубоко свойственном человеческой природе» [77] . Язык есть демонстрация радикальной общности душ, это — сам процесс общения. Изначальная общность языка свидетельствует о единстве мышления. А главным предметом мысли первобытного человека была не арифметика или физика, главным было представление о Боге, правящем этим миром, и о мире под управлением Бога, то есть миф.
77
«…глубоко свойственном человеческой природе» Вот наиболее близкий аналог в изданном переводе Шеллинга на русский язык: «помимо духовного кризиса глубочайшего значения, который должен был бы происходить в основаниях человеческого сознания, и был достаточно сильным, чтобы человечество могло или принуждено было разобщиться и образовать народы» (Ф. В. Шеллинг. Указ. соч. — С. 243).
Итак, разрушение языкового единства должно быть объяснено, если следовать Шеллингу, сильнейшим потрясением глубин человеческого сознания. И поскольку это — его базовое содержание, из которого происходят все остальные идеации, поскольку некой общей матрицей был божественный миф, придется выводить процесс разделения народов из жуткого разлома, который открылся в общем постижении Бога. Единый Бог раскололся на отдельных богов, и человечество дезинтегрировалось, между частями его как бы возникли непреодолимые пропасти, и каждая общность людей расположилась компактно и изолированно с верой в одного из богов и отдаленно-враждебно по отношению к людям, мыслящим себе другого бога. Сомнение в едином Боге привело к изобретениям новых для разных народов, эти изобретения и стали народами.
Однако порассуждаем. Поставьте на место Бога в сознании народа идею большей эффективности, от которой вели бы свое происхождение все остальные идеи. Две общности, расходящиеся в этой главенствующей идее, не могут жить вместе, как клуб республиканцев и клуб хаймистов [78] . Они не могут жить вместе просто потому, что они не понимают друг друга. Говорят на языке идеологий, которые не взаимодействуют, а лишь взаимно отторгаются.
Шеллинг исходил из достаточно остроумной этимологии. Библейское смешение языков пошло из Вавилона. Что значит из Вавилона? Говорят, что «Bab-Bel» — ворота
78
как клуб республиканцев и клуб хаймистов Имеется в виду вражда республиканцев с монархистами. Имя Хайме носили несколько королей в Испании XIII–XIV веков.
79
Бытие (прим. Ортеги).
80
или в латинском balbuties, во французском babil Вот что буквально удалось обнаружить у Шеллинга: «Вавилон, Бабель — это будто бы то же самое, что Баб-Бель (врата, двор Бела, Баала). Но тщетно! Этимология сама опровергает себя — „баб“ в таком значении известен лишь в арабском. На деле же все именно так, как говорит нам древний рассказ: „Посему дано ему имя Вавилон, ибо там смешал Господь язык всей земли“ (Быт. 11.9). Бабель — это просто стяжение слова „бальбель“, в котором заключено нечто ономатопоэтическое. Странно, что этот звукоподражательный элемент, стершийся в слове „бабель“, сохранился в ином слове, производном от того же „бальбель“ в другом, гораздо более молодом языке — я имею в виду греческое слово — варвар, которое прежде выводили из халдейского „бар“ — вне (extra), „барья“ — чужеземец (extraneus). Однако слово „варвар“ имеет у греков и римлян не это общее значение, но подразумевает лишь невнятно, непонятно говорящего, что явствует уже из известного стиха Овидия: Barbaros hic ego sum quia non intelligor ulli…» (Ф. В. Шеллинг. Указ. соч. — T. 2. — С. 248).
Народ — это его мифология, и миф полностью поглощает наши мысли, когда мы размышляем не как специалисты, не как медики, не как адвокаты, не как художники, не как экономисты. Мифология есть воздух идей, им мы дышим каждую минуту; спонтанные размышления, которые носятся по улицам городов, как собаки без хозяина; анонимные эмоции, которые движут народами; предрассудки матерей и сомнительные наставления, которые дают кормилицы; общие места прессы и ораторов. Но это еще и мифология исходных убеждений той части нашего духовного здания, интеллектуальным предрасположенностям которого дается изначальный толчок, полученный от окружения еще нашего детского сознания, это — решающий образец, умственный ритм, который целиком проникает в нашу психологическую структуру, атмосфера, которая везде присутствует и распространяется там и тогда, где и когда действует коллективная сущность, для которой индивидуумы — лишь ее вариации. Мифология есть народ.
Это и имеет в виду Бароха, когда на первых страницах «Древа познания» определяет «испанский прагматизм» 1890 года как кризис национальной души. Сейчас нам стала видна суть, которую он хотел отчеканить: та мифология разбилась как стекло. Потому только, что группа испанцев усомнилась в национальной мифологии, усомнилась в Испании, во всех известных ее ценностях, в ее добродетелях, в ее славе, в ее знаменитых людях.
Говоря в терминах микрочастиц, внезапно происходит то же самое глубокое потрясение примитивного человеческого сознания, которое разлетается на мелкие кусочки, то есть народы. «Не внешнее жало — жало внутреннего беспокойства, чувство, что народ перестал уже быть целым человечеством, а стал лишь частью его, что он не принадлежит уже безусловно– единому, а достался в удел особенному Богу или особенным Богам, вот что гнало их от страны в страну, от берега к берегу, пока народ не увидел, что остался наедине с собою, отделился от всех чужеродных и нашел определенное ему, сообразное ему местопребывание» [81] . [82]
81
Философия мифологии, т. I, с. 111 (прим. Ортеги).
82
…сообразное ему местопребывание См.: Ф. В. Шеллинг. Указ. соч. — Т. 2. — С. 252.
Андрес Уртадо почувствовал несовместимость своей жизни с тем, что его окружало, он мыслил по-другому, чем та Испания, в которой он находился. Он не понимал звуков действительности, его втягивающей и не отпускающей. Окружающая его Испания — какой-то безграничный абсурд. Ее граждане его не понимают. Между ними — взаимное отчуждение, они друг для друга — варвары. В них говорят разные боги. Этот парень — предтеча, потому что чувствует произрастание в своей груди духа нового идеологического языка, новой манеры думать, народ новейший и ожидаемый. Он — лишь предтеча, потому что не достиг того, к чему стремился: не сформировал новых идей, а только пробормотал их.
Бароха хотел сделать свой персонаж представителем новой нарождающейся восприимчивости того поколения испанцев, с которого началась новая Испания, словно пропастью отделенная от старой, общинной Испании. Андрес Уртадо — это Бароха в первом приближении, далее это группа писателей, которая начала публиковать свои произведения в 1898 году.
Посмотрим, в чем же состоит эта новая бормочущая мифология.
Intermezzo [83] : триптих воспоминаний
83
Intermezzo (ит.) эпизод между темами в фуге; вставной эпизод в театре.