Анатомия страха

Рябинина Татьяна

Он снова услышал знакомый шепот. Звук обтекал его со всех сторон, он был нежный и ласковый, как журчание лесного ручейка, но тревога и смутная угроза мешали в нем свои ядовитые темные струи. Волна черного, панического ужаса накатила, как всегда, внезапно, смяв, захлестнув, ослепив. Если его привычный страх был морем — мертвым и бездонным, то эти приступы, которые почти прекратились после приезда Илоны, напоминали цунами.

Ассоциации с морем были не случайны. Давным-давно, четверть века назад, Олег был с отцом в Ялте. В последний день отдыха разыгрался нешуточный шторм. Они вышли на набережную полюбоваться бушующим морем. От великолепия у Олега захватило дух. Гигантские массы серо-зеленой воды с ревом обрушивались на берег, разбрызгивая

остро пахнущие йодом хлопья пены. Гул сливался с воем ветра и сладко-томительно отдавался в желудке, словно рядом проехал многотонный грузовик. Густо-лиловые грозовые тучи выстроили на горизонте загадочные замки… Неожиданно его охватило странное беспокойство, показалось, что все это: море, темное небо, горы — нарисовано на внутренних стенках громадной картонной коробки, и стенки эти медленно, незаметно для глаза, но неуклонно сдвигаются, чтобы раздавить его. Олег вскрикнул и потерял сознание. Очнулся он только через час в приемном покое больницы, куда его привезли на «скорой». Голова тупо болела и отвратительно кружилась. Скрипучий голос где-то рядом говорил, что людям, особо чувствительным к инфразвуку, в шторм и близко нельзя подходить к морю — чтобы отключиться, им достаточно всего несколько минут. С тех пор Олег море ненавидел и отдыхал только там, где не было больших открытых водных пространств.

Точно такой же ужас он испытывал и сейчас. Было тихо, но ему казалось, что мерный гул моря раздается внутри него и охватывает снаружи. Он словно оказался в сердцевине огромной морской раковины, из которой не было выхода. Если бы этот беспричинный страх был всегда одинаковым, Олег, наверно скоро привык бы к нему, как больной привыкает к долгой однообразной боли и почти не замечает ее. Но нет. Словно кто-то невидимый все увеличивал и увеличивал дозу. Это была настоящая вавилонская башня страха, ступени и этажи которой терялись за облаками. Оставалось только сдаться на милость победителя и бездумно ждать… неизвестно чего. Он точно знал, каков из себя страх: огромный, лиловый, как грозовое небо, кисло-терпкий и холодный…

Когда Олег открыл глаза, будильник показывал половину десятого. Надо было торопиться.

Из зеркала над раковиной на него смотрел жуткий опухший субъект с буро-сиреневыми мешками под глазами и неопрятной светлой щетиной. Он выглядел, как опустившийся бродяга.

Тем лучше. Вряд ли кто-нибудь узнает его в таком виде. Вот только похороны…

Олег наскоро умылся, но бриться не стал. Натянул черные джинсы и черную водолазку, выпил кофе, морщась от подступающей тошноты, сжевал безвкусный резиновый бутерброд с сыром. Вызвал по телефону такси и присел в гостиной, думая, как быть с Илоной.

Проще всего, конечно, избавиться от нее по-тихому. Но где гарантия, что все будет по-тихому? Раньше он и мыслей таких не допустил бы — конечно, все будет О.К. Но теперь… К тому же есть еще и Вика. Дело не в том, что ребенку нужна мать. Лучше никакой, чем такая. Но что, если вдруг девочка когда-нибудь узнает правду?…

Олег решил, что подумает об этом потом. Завтра, например. Как Скарлетт О'Хара. Роман Маргарет Митчелл он не читал, фильм смотрел одним глазом, но вот это запомнил. К чему думать о неприятном сейчас, если можно отложить это на завтра. И на послезавтра… Morgen, morgen, nicht nur… heute? [2] Все забыл. Да какая разница!

2

Завтра, завтра, не сегодня так лентяи говорят (нем.)

Он спустился вниз. Такси вот-вот должно было подъехать. С привычной уже опаской выглянул из лифта, оглядел подъезд. Никого.

В почтовом ящике что-то белело. Олег замер. Сердце било в там-там и плясало под свой аккомпанемент. Они с Илоной не выписывали газет. Да и писать им было некому.

Это

счет. Или реклама. Это совсем не то, что ты думаешь!

Олег медленно подошел к почтовым ящикам, как нерешительный, но любопытный кот. Щелчок замка. Противно взвизгнув, дверца отскочила, обнажив пыльное чрево ящика, где сиротливо белел небольшой конверт.

Осторожно, как ядовитую змею из ночного видения, он взял письмо в руки. Конверт оказался братом-близнецом того, первого. Та же белая, плотная бумага, тот же уродливый жирный шрифт и его имя, выглядящее странно чужим.

Он стоял в растерянности, не зная, что делать. Бросить обратно в ящик? Положить в карман? Прочитать? Выбросить? Олег не хотел читать. Не хотел знать, что там. Потому что и так знал. И все-таки сел на ступеньку и оторвал край конверта.

А листочек совсем другой! Тонкий и серый. Такую бумагу приличный принтер только пожует и выплюнет. Если, конечно, не подавится. Это дрянному матричному, у которого всего девять иголок, все равно, он хоть на туалетной бумаге будет печатать.

Олег, о чем ты думаешь?

Да о чем угодно, лишь бы не читать!

Но глаза уже бежали по строчкам:

«Кровь — жидкая ткань организма, которая непрерывно движется по сосудам, проникает во все органы и ткани и как бы связывает их. Кровь участвует в поддержании постоянства внутренней среды и в защите организма. Количество крови у мужчин в среднем 5,5 литров. Излитие крови из сосудов при нарушении их целостности называется кровотечением. Его опасность заключается в том, что оно может привести к значительной кровопотере, а кровотечение из крупных сосудов — к смертельной кровопотере. Поэтому оно должно быть остановлено.

А если не будет остановлено?

Вместе с кровью тело покинет жизнь. С каждой каплей будет уходить то, что составляло целый мир: мечты и надежды, мысли и чувства. А еще — воспоминания, стыд и боль. Новой звездой вспыхнет раскаяние — и все исчезнет.

Ты не боишься крови — и с тобой будет совсем по-другому. Но знать, что смерть совсем рядом, что в любую минуту она может подойти вплотную и улыбнуться тебе, знать, что этого не избежать, — вот что страшнее самой смерти».

Олег медленно скомкал листок и отшвырнул его прочь. Потом медленно посмотрел по сторонам, будто ожидая увидеть улыбающуюся смерть или хотя бы автора письма. И захохотал. Дико и страшно, подвывая и всхлипывая — как филин, как леший. Девочка лет семи, которая вышла из спустившегося лифта, увидев хохочущего мужчину с безумными белыми глазами, ойкнула и застыла на месте, а потом пронеслась мимо, как метеор. Прежде, чем дверь подъезда захлопнулась, топот детских ног стих где-то далеко.

Он вытер слезы и выглянул на улицу. Такси стояло прямо у подъезда.

Скорчившись на заднем сидении, Олег впал в какое-то оцепенение. Он не узнавал знакомых мест. По улицам шли люди, но он не видел их. Они остались вдвоем — одни во всем мире: он и Сиверцев. И еще смерть, которую Димка выпустил, как джинна из бутылки. Но где-то за гранью страшного мира жил человек, который мог помочь. Который мог загнать смерть обратно в ее логово. Вся надежда была только на него.

Попросив таксиста подождать, Олег зашел в редакцию, быстро нацарапал на бланке объявление, заплатил и снова сел в такси. Не дождавшись указаний, шофер повернулся к нему:

— Куда едем?

— А? — Очнулся Олег и посмотрел на часы: половина двенадцатого. — На Смоленское.

Таксист резко взял с места, Олег уцепился рукой за сидение и только тут заметил, что сжимает в руке какую-то бумажку. Это была квитанция об оплате за объявление. Он машинально развернул ее и похолодел, увидев, что написано в строке «Ф.И.О. плательщика». Он не думал, когда писал, и даже не заметил, что написал.

Он назвал себя Архиповым!

Черная вонючая жижа, выплеснувшаяся на примятый желто-зеленый мох.