Андеграунд
Шрифт:
Если проанализировать несколько десятков публикаций обо мне, появившихся последнее время в периодике, то суть их можно свести от прямых обвинений в том, что я подонок, до достаточно выспренных рассуждений о том, что Галковский — это нечто неестественное, скандальное, находящееся на отшибе советской жизни. Не отвечая на каждое из этих обвинений в отдельности, хочу сказать, что я не считаю нормы и обычаи советской жизни чем-то нормальным и обычным. Советская культура возникла после уничтожения РУССКОЙ культуры. Эту культуру (пускай хрупкую и таящую в себе внутренние изъяны, но великую) уничтожили две силы: во- первых, к 17-му году "все науки превзошедшие" полуобразованные азиатские и полуазиатские интеллигенты (прежде всего евреи, украинцы и грузины), во-вторых, — русское и украинское крестьянство, к началу ХХ века катастрофически отставшее в интеллектуальном и нравственном отношении. Советская власть и советское общество есть не что иное,
Советская власть, построенная по этническому и сословному признаку, легко трансформируется, при этом оставляя неприкосновенными основные постулаты: диктат окраин над Великороссией (то есть проведение антирусской политики), диктат деревни над городом (комплектация высших законодательных и исполнительных органов крестьянами или детьми и внуками крестьян), и наконец, диктат интеллигентов (то есть АНДЕРГРАУНДА) над интеллектуалами (власть выходцев из низших сословий над потомственной интеллектуальной и духовной элитой). По-моему, очевидно, что сам тип подобной "политики" построен на искажении и разрушении естественного порядка вещей, то есть вполне "андерграунден".
V
Теперь о типе личности "андерграундного человека". Что такое "андерграунд" с точки зрения биологической и социальной? Отец — карлик из цирковой труппы, мать — засидевшаяся в девках толстушка из провинциального городка. Или возьмём "оптимальный" вариант: отец — греческий миллиардер, мать — канканёрша из марсельского кабака. Даже в этом "идеальном" случае, при оформленном браке и гувернёрах на папины миллионы, — ничего не получится. Получится "андерграунд" — гидроцефал-хромоножка, известный на всю Европу коллекционер пауков, или аристократический альфонс с кукольной мордочкой. Вот типичное происхождение "шестидесятника", то есть представителя современного правящего слоя: отец — хам и садист, вроде Трифонова или Окуджавы, мать — коммунистическая фанатичка из евреек-курсисток или ополоумевшая от гражданской войны и вшей дворяночка, вроде красавицы-жены урода Ярославского. И не ищите там Тулуз- Лотреков. Если французский аристократ вырождается в 14-м колене, то советский аристократ — в первом. Он и стал аристократом, потому что выродок, человек из подполья — "представитель андерграунда". Талантливых сумасшедших среди большевиков не наблюдалось. Одни Луначарские.
Характерно самосознание основоположников "советского дворянства", чем-то мучительно напоминающее побег в Америку начитавшихся Майн Рида и Фенимора Купера подростков. Трудно отделаться от впечатления, что 1917 год это прежде всего затея изнывающего от скуки в провинциальной глуши "Монтигомы Ястребиного Когтя". Еврейские и русские "монтигомы" и сделали всё. Собственно гражданскую войну в России подготовили даже не Маркс и Чернышевский, а Фенимор Купер и Жюль Верн. Это хорошо видно по воспоминаниям "пламенных революционеров".
Вот из автобиографии видного советского чиновника (зам. наркома просвещения Украины) Михаила Павловича-Вельтмана:
"В Одессе была кипучая торговая жизнь, большие иностранные пароходы, вечное движение, неумолчный шум и говор на улицах, с другой стороны, в двадцати минутах ходьбы от центральных улиц расстилалась необозримая первобытная степь, покрытая высокой травой, в которой скрывались табуны лошадей, попадались змеи и т. д… Происхождение богатства одесских капиталистов было описано в запрещённом авантюрном романе "Одесские катакомбы", который произвёл на меня сильнейшее впечатление и был первой книгой, заставившей меня задуматься над вопросом о ненормальностях существующего строя… всё свободное время дома, а порой украдкой на уроках в гимназии тратил на чтение Майн Рида и Жюль Верна… Я был очень честолюбивым мальчиком и мечтал о том, чтобы стать великим писателем, ибо ученические работы (переложения) мне очень удавались, а одна работа, заданная учителем, описание какого-нибудь путешествия, была даже напечатана в виде рассказа в одном иллюстрированном детском журнале. Но благодаря своеобразному характеру Одессы, обилию здесь силачей биндюжников, кулачным боям, поножовщине и т. д.,
Или воспоминания одного из основоположников "российской социал-демократии" Александра Мартынова-Пикера:
"Впервые я стал знакомиться с социализмом в 1879 г. при переходе в 4-й класс. Я случайно нашёл у моего школьного товарища Робинзона под подушкой книгу Флеровского "Азбука социальных наук". Она произвела на меня сильное впечатление. Ешё более сильное впечатление на меня произвёл позже роман Чернышевского "Что делать". Я помню, что, подражая Рахметову, я медленно тушил папиросы на руке, а один мой школьный приятель шёл ещё дальше: он прокалывал себе руку перочинным ножиком. Убедившись, что я созрел для жатвы, Робинзон и его сподручный, по прозвищу "Капитанчик", приняли меня в кружок… Два ученика из нашего кружка изрезали царский портрет, висевший в актовом зале училища, выкололи на портрете у царя глаза и всадили ему в рот нож."
Тот же майнридовский романтизм "красных дьяволят" наблюдался и у русских, только из-за поправки на национальный характер и деревенскую среду в ещё более грубой и жестокой форме. Павел Лебедев, советский "академик" и председатель Главного управления по делам литературы и издательств, писал в своей биографии (кстати, в третьем лице):
"Мальчик, болезненный от природы… от жестокого обращения несколько раз убегал из дому, скрываясь в лесу и питаясь подаянием, домой водворяли с полицией… Воспитание шло на религиозно-патриотических книжках, в лучшем случае на Майн Риде, Жюль Верне и т. п. Отказывая себе в белом хлебе и сахаре, мальчик покупал "Чёрного монаха", "Аглийского милорда" и "Чуркина"… 14-ти лет его перевели в семинарию. Он сразу был поражён: один из воспитанников срубил топором голову ректору. На первом же году он столкнулся с подпольной библиотекой, где было немало даже рукописных книг. Биография Добролюбова в издании Павленкова была первой книжкой, которая открыла ему новый мир… Читать уходил в лес, в поле, в уборную…"
Или ещё одна типовая биография — Николай Дербышев, начальник Главного управления полиграфической промышленности:
"Мой старший брат, которому в то время было 14 лет, и сын моего крёстного отца — однолетки — однажды, начитавшись "Робинзона в русском лесу", сбежали в лес. Конечно, "робинзоны" были пойманы и самым позорным образом, с побоями, возвращены по домам, но на нас, "клопах", это сильно отразилось. Романтическая обстановка, близость леса, волки и т. п. толкали нас на соответствующие игры. Мы убегали ночами из своих квартир, даже зимой, изображали из себя две партии разбойников, нападающих друг на друга, бегали купаться на реку, где изображали себя индейцами… Колотушки и битьё мастеров сильно озлобляли меня, я старался быть прилежным и уже, благодаря моим успехам, через два года был выпущен из ученья наборщиком. Окружающее пьянство первое время отталкивало меня, и я всё своё свободное время проводил на охоте… Тяжести походной охотничьей жизни, борьба с бурей в утлой ладье, где еле помещался один человек, — сделало меня сильным закалённым юношей. Но, к сожалению, всё же среда стала затягивать, и я, как и все "мастера", втянулся в пьянку, забросил охоту и всё свободное время проводил в пьяной компании. Ранняя половая жизнь и пьянки не удовлетворили меня, появилось стремление к чему-то необычному… и я с не меньшей энергией, как в пьянке и охоте, окунулся с головой в революционную работу."
Прошли годы, и самовлюблённые негодяи дорвались до власти. Странная смесь прекраснодушных детских фантазий с унаследованным хамством и благоприобретённой шизофренией сбылась "в подробностях". Петь "аршин-малалан", отрывая зажатую между ног голову пленного "беляка", лить шипящее олово в глазницы, снимать скальпы, поливая сине-багровый череп одеколоном, срезать веки бритвой. Поиграли-таки в "индейцев". Мельгунов, человек лояльнейший, "борец с царизмом", написал "Красный террор" — книгу ослабленную, небольшую по объёму, написал лениво, в "полруки". Но того, что там написано, — хватит. Тут говорить нечего. Не надо никаких издевательских "судов над КПСС". Более того — не надо Нюренбергского процесса.
Бунин сказал в 1934 году: "Я лично совершенно убеждён, что низменней, лживее, злей и деспотичней деятельности большевизма ещё не было в человеческой истории даже в самые подлые и кровавые времена". Действительно, это даже не грузинский джигит, вырезавший ремень из спины ограбленного европейца. Ну вырезал, пошутил, отвёл душу, "показал себя". И успокоился. А тут нет. Ребёнок меры не знает, в игре меры нет. Эти били насмерть — вешали и хрипеть не давали. Гумилёв воскликнул после переименования большевиками Царского села в Детское: