Андреевский флаг
Шрифт:
— Атаман, — закричал Бутурлин, когда казацкая «чайка», приблизилась к фуркате, даже взмахнул рукою для привлечения внимания. — Коней и скотину хватайте — там кочевья большие. Город не зорить — самим потребен будет. Скотину не бить! Бабенок хватать с бережением, нам все потребны они будут. Никого пока тут не грабить, дома не жечь. Государь вам потом наградные выделит, никого не обидит!
— Понял тебя, боярин, — донесся отклик атамана Фрола Минаевича, — Все ладно сделаем, на город две сотни пойдут, а с тремя я по кочевьям пройдусь! Ты уж сам не оплошай — ворота выбей!
Бутурлин только закряхтел от
В поход до Керчи должны были отправиться триста донских казаков на четырех стругах, еще две сотни на трех «чайках» оставались в Таганроге, чтобы прибыть сикурсом, если потребно царю будет. Полтысячи донских казаков сила весомая — на кругу царю Петру для похода отобрали самых лучших, лихих и справных. Так что погром этому «Азову» они бы и сами устроили знатный, но атаман все понимает правильно, и ссорится с боярами не хочет — потому им штурмовать городишко предстоит, взять его на шпагу и тем честь заслужить, вместе с царской наградой.
— Ай, ля, ай!!!
Визжащий вал татарской конницы накатывался, когда полудюжина фуркат и четыре казацких струга уткнулись носами у покатого берега, за которым расстилалось поле. Еще две фуркаты, бригантина и три «чайки» приткнулись прямо к городской пристани — солдатам и казакам предстоял захват крепостных стен и ворот, к которым бежали очумевшие от страха жители, торговцы и моряки. Да оно и понятно — никто не ожидал, что незнаемый неприятель подойдет от лимана по реке. Совершенно беспечно вели себя эти странные жители, по своим одеждам похожие на татар, греков и обитателей итальянских городов.
— Пали!
По команде Бутурлина установленные на носу фуркат фальконеты и дробовые пушки выстрелили почти разом — берег заволокло пороховым дымом, из которого доносилось отчаянное ржание умирающих лошадей, да хриплые стоны смертельно раненных татар, когда с воплем из тела уходит душа. А сколько басурман погибло от картечи, сейчас можно было только гадать — мертвые ведь молчат.
— Вперед, ребятушки! Бей супостата!
— Ура!
Дым понемногу развеялся — на берег стали спрыгивать «потешные», на фузеях у многих были примкнуты багинеты. Ими можно доколоть бьющихся на земле раненных лошадей и татар. К чему смотреть на мучения умирающих, которым нужно облегчить уход из жизни.
— Берем крепость, молодцы! Ура!
Полковник Бутурлин первым побежал к еще распахнутым городским воротам, за ним устремились «потешные» в русских кафтанах, похожих на стрелецкие. А вот татары им уже не мешали — нахлестывая лошадей, всадники уходили прочь от берега, где им устроили бойню…
Атаман Фрол Минаев с донскими казаками помогает царю Петру овладеть Азовом в 1696 году.
Глава 8
— Какой сейчас год?! Говори, мать твою, душу вытрясу!
Головин
— Год тысяча четыреста… шестьдесят… первый пошел… От Рождества Христова! Помилуй, не убивай — мы с вами не воюем!
У Автонома Михайловича разом пропал гнев — взятые в плен людишки твердили одно и тоже, с ужасом смотря на него как на безумного, повторяя на разные лады, что год на дворе сейчас 1461 от Рождества Христова. Городок сей именуется не Азов, а Тана, от реки Танаисаили Дона так именующегося. И отстраивается он от погрома, что татарами Золотой Орды учинен десять лет тому назад — а таковых за последние семьдесят лет уже пять раз было, или больше — тут показания путались, от Тамерлана ли считать, хромца жестоко-сердечного, или еще раньше годами брать. А принадлежит Тана Венеции, но торгуют тут и купцы из Генуи — города эти италийские враждебны друг другу, но тут распрей давно нет — отучились. Ибо приходят татары и обоих противников бьют немилосердно.
А товар обычный идет — ясырь от набегов татарских с севера, с московских и рязанских земель. А в обмен с юга, от Константинополя, что недавно османами захвачен, привозят на судах своих генуэзские и венецианские купцы хлеб, сукно, изделия железные и медные, вина и многое другое, что охотно берут татары за отловленный «живой товар».
В самой Тане православных душ освободили из полона без малого пять сотен, да еще три сотни басурман по вере или вообще язычников — наловили ногайцы в кавказских предгорьях и в заволжских степях. Головин приказал всех от оков и пут освободить, сытно накормить, отмыть в банях, дать справную одежонку, отобрав у хозяев. Сегодня отдохнут, а завтра всех на рытье рвов отправят, валы выше насыпать нужно, земляные бастионы возводить и камнем крепить — время не терпит!
На ясырь он руку свою налагать не стал, ведь даже собственного дома пока нет. К тому же Автоном Михайлович прекрасно помнил, как царь Петр собственной рукою избивал боярина Шеина за то, что оный воевода и генералиссимус азовских невольников себе присвоил и расписал по имениям. Ох, и страшен был государь, когда за шпагу схватился и рубить стал, если бы Франц Лефорт покойный, что царский гнев унял, быть беде большой. Самодержец на расправу крут, собственноручно пятерым стрельцам по розыску взятым, буйные головы топором отсек.
«Гостей» торговых в узилище не отправил, пока ни к чему — но караул к их имуществу и богатству приставил крепкий. Греков и армян пока не тронул, да и не за что по большому счету — люди они христианские, а кто сейчас ясырем не торгует?!
Самый ходовой товар по нынешним временам, и прибыль за него немалая выходит, тут многие родных продают в рабство, не то, что единоверцев. Невелик грех сей — отмолят, вклад в церковь богатый сделают!
А вот татарам и ногайцам не повезло — рубились они с казаками жестоко в сече, но все потеряли. И жизнь свою, и жен, и юрты с имуществом, и детей, и скот всякий — коней и овец. Теперь новые хозяева появились — донцы обзавелись на первое время хозяйством, казаки ведь справные и домовитые, а тут, почитай, среди земель своих бывших одни-одинешеньки оказались, жить на что-то им тоже надо.