Андреевский кавалер
Шрифт:
Выйдя из леса, он остановился возле длинного, похожего на казарму здания клуба и с наслаждением закурил. Холщовый мешок пузырем белел под мышкой. Выпуская дым из ноздрей, человек с усмешкой оглянулся назад. Он не видел, что за ним наблюдают. Длинная сосновая ветка бросала густую тень на крыльцо, где притаился другой человек…
После отъезда Карнакова-Шмелева Чибисов получил указание немедленно запастись документами и формой советского военнослужащего.
От связного Лепкова Чибисов получил пакет с ядом и инструкцией, как им пользоваться. Яд он станет подсыпать в молоко, масло, сметану… Нужно будет привлечь кого-нибудь из населения, кто станет раздавать молочные
Ни одно окно не светилось в Андреевке, лишь ярко горела электрическая лампочка у дежурного по станции.
Затоптав окурок, Чибисов двинулся в поселок, за ним крадучись следовал завклубом Архип Алексеевич Блинов. Это он прятался в тени крыльца. Что-то не понравилось Блинову в поведении человека, вышедшего так поздно из леса с мешком под мышкой. Он видел, как Чибисов бесшумно открыл изнутри калитку дома Совы.
Архип Алексеевич подошел было к калитке, но проклятая собачонка визгливо залаяла, Чибисов оглянулся, пристально вглядываясь в темноту.
Притворившись пьяным и что-то бормоча под нос, Блинов неровно зашагал по дороге вдоль притихших сонных домов.
Часть третья
Мертвая петля
Глава двадцать первая
1
Матка боска, как красиво! – тихо произнесла девушка. – Гельмут, посмотри, какая большая звезда упала с неба!
В дрожащем свете каждый березовый лист серебристо засиял, опрокинувшаяся на луг тень от березы сначала вытянулась, затем быстро съежилась и уползла в черную нору у куста. Чудачка Крыся! Не смогла отличить зеленую, уже начавшуюся рассыпаться ракету от падающей звезды.
Сидя в кабине «юнкерса», Гельмут вспоминал эту недавнюю ночь.
Крыся, наверное, очень удивилась, что он не попрощался с ней.
Последние дни авиационный полк часто поднимали по тревоге. Но это уже не тревога. Летчики эскадрильи торопливо занимали свои места возле темно-серых «юнкерсов», техники в черных комбинезонах вскарабкивались на плоскости, открывали плексигласовые фонари. В планшетах у штурманов лежали помеченные красными карандашами карты, кассеты осколочных бомб уложены в бомболюки, крупные фугаски подвешены пол крылья. Взлетевшие самолеты уже не смогут сесть на свой аэродром, не избавившись от смертоносного груза.
Война с Россией! О ней давно говорили в авиационном полку, ее ждали, к ней готовились. Три дня назад полк прилетел из Норвегии на пограничный аэродром. Раньше это была польская территория, а теперь все принадлежит рейху.
Слушая ровный гул моторов, Гельмут снова вспомнил Крысю… Какие у нее горячие губы, яркие глаза, белая грудь! Сегодня вечером девушка, наверное, ждала его на лужайке, но Гельмут не мог и на минуту отлучиться с аэродрома: поступил приказ от командира всем быть у самолетов.
Разворачиваясь над летной полосой, обозначенной чуть заметными огоньками, Гельмут бросил взгляд на одинокую березу внизу. Но скоро и береза, и летная полоса, и небольшой поселок Брозы остались позади.
Не все девушки были приветливы с немецкими летчиками, но победители особенно с ними не церемонились А вот кареглазая, пышная Крыся как-то сразу потянулась к высокому, белокурому Гельмуту. Она немного знала немецкий язык, а Гельмут чисто говорил по-русски. Все славянские языки похожи, можно всегда понять поляка, чеха или болгарина.
Еще на земле предутренний сумрак, а отсюда, с высоты, уже
Не первый раз Гельмут Бохов летит бомбить чужие города и поселки. Но почему-то сейчас неуютно ему. Нет, серая, с ртутными всплесками рек и озер земля не страшит его, весь свой бомбовый груз он без сожаления рассыплет над железнодорожной станцией, уложит фугаски в обозначенные на карте штурмана цели. Он старался не думать о людях, которые в последний раз в своей неожиданно оборвавшейся жизни услышат пронзительный визг осколочной бомбы. Его учили не думать об этом в летной школе, потом он сам учил этому молодых летчиков своей эскадрильи уже на полях сражений в Польше, Франции, Югославии. Сверху людей почти не видно, а те крошечные фигурки, разбегающиеся во все стороны, скорее напоминали потревоженных муравьев, чем людей. Крупные здания казались игрушечными кубиками, положенными друг на друга, а длинные эшелоны – членистыми гусеницами. Даже огненные вспышки и черные султаны, вздымающиеся над поверхностью земли, при избытке воображения можно было сравнить с дождевыми пузырями, появляющимися на озере во время дождя… До такого сравнения додумался Алекс Бремен, штурман из третьей эскадрильи, – он пописывал стишки.
Гельмут летит бомбить ту землю, на которой родился, где до сих пор живет его родной отец… Он помнит Тверь, свой большой каменный дом на тихой, тенистой от лип улице, дачу на берегу Волги, запах горячих пшеничных блинов, которые румяная служанка подавала в масленицу на стол, застеленный накрахмаленной белой скатертью… Мать после вторичного замужества постаралась вытравить из их сознания воспоминания о России: в доме не было ни одной фотографии отца, не разговаривали по-русски, но мальчики, оставшись наедине, вспоминали Тверь, Волгу, снежные русские зимы и почему-то праздничную, с тройками, масленицу. Его брат Бруно закончил Берлинский университет, с год поработал в фирме «Гуго Шнейдер АГ», потом был приглашен в абвер, в восточный отдел, как отлично знающий русский язык. Еще студентом Бруно заинтересовался русской национальной культурой, историей. Давал книги и Гельмуту. По-прежнему они разговаривали друг с другом только на русском языке, читать и писать по-русски они научились еще в Твери. В жилах Гельмута и Бруно течет и славянская кровь…
Бруно имеет звание капитана, а Гельмут – обер-лейтенант, командир эскадрильи тяжелых бомбардировщиков дальнего действия. На всех медицинских комиссиях и антропологических обследованиях они оба признаны чистокровными арийцами – наверное, об этом тоже позаботилась мать… Как-то месяц назад Бруно сказал брату, что мать написала в документах, что их настоящий отец вовсе не Карнаков, а чистокровный немецкий барон Людвиг Зеер, с которым она неоднократно встречалась в России и Германии. Барон не мог опровергнуть ее признания, потому что уже двенадцать лет, как похоронен на мюнхенском кладбище. И соседи могут подтвердить, что баронесса Бохова каждое воскресенье зимой и летом кладет у надгробия Зеера оранжерейные цветы.