Андрей Беспамятный - Кастинг Ивана Грозного

Прозоров Александр Дмитриевич

Немного придя в себя в третий раз, Матях торопливо ополоснулся и вышел из парилки прочь. Он понял, что такого «мытья» долго не выдержит. Здоровья не хватит. С трудом различая в темноте дорогу, он дошел до крыльца, поднялся, нырнул в сени, на ощупь повернул налево, нашел топчан и вытянулся на нем.

Свеча в дверях появилась, когда он почти задремал.

— Щучьи головы принести, Андрей Ильич? — узнал он Варин голос.

— Неси, — поднялся Матях, тряхнул головой, отгоняя сон. — И топчан мне постелить вели.

— Сделаю, Андрей Ильич, — послушно кивнула девушка, и в голове сержанта внезапно появилась веселая, задорная мысль: «А хорошо быть помещиком…»

* * *

Проснулся Матях еще до рассвета, измученный плотными,

словно каменными, комьями слежавшегося сена, упирающимися в ребра. Вечером, укладываясь спать распаренным и размякшим, да еще после четырех рюмок, принятых под рыбье заливное, он никаких неудобств не заметил. Однако к утру кинутый поверх топчана старый тюфяк стал казаться чем-то вроде кровати Рахметова.

Андрей поднялся, пошарил по столу, надеясь найти крынку с квасом, вытребованную вчера у Лукерьи, но хозяйка успела навести порядок.

— Ночью, что ли, приходила? — удивился сержант. Сразу вспомнилась вчерашняя баня, и он передернул плечами: — Хорошо хоть, с «межой» своей больше не приставала.

Правда, настроение от воспоминания ничуть не ухудшилось. Скорее — наоборот.

Хорошо быть помещиком…

Найдя штаны и рубаху, он оделся, застегнул тяжелый пояс, вышел на крыльцо. Поежился от освежающей прохлады. Окружающий мир, все еще погруженный в мягкий серый полумрак, напоминал огромное сонное море. Светлый туман, из которого, подобно островам, выглядывали далекие рощи, отдельные возвышенности, крыши домов и пышные березовые кроны, медлительно смещался куда-то на восток, перекатываясь пологими комковатыми волнами.

«Покурить бы сейчас…» — неожиданно подумалось Матяху, и он, уже вслух, посетовал:

— А ведь Колумб уже лет пятьдесят, как Америку открыл. Лет сто всего потерпеть, и вся Европа никотином травиться начнет. А через двести — картошку станет сажать где ни попади. Триста лет тому вперед паровой двигатель будет изобретен. Потом — двигатель внутреннего сгорания. Может, мне бензиновый двигатель изобрести?

В принципе, схема обычного двигателя проста и известна любому школьнику: поршни крутятся в цилиндрах, искра поджигает. Электросхема элементарна: прерыватель, катушка зажигания, свеча. Вот только если медную проволоку еще можно, наверное, как-то сделать и катушку намотать, то как изготовить свечу? Фарфоровый изолятор, внутри которого электрод впаян… Это в домашней печи не слепишь. Дизель проще — там электрической схемы нет. Но зато стоит насос высокого давления, с очень высокой точностью обработки сопрягаемых деталей. Да еще топливо. Где его взять? Нужно привозить, подвергать крекингу, разделять. Короче, в лавке не купишь, автозаправок на каждом углу нет. Через двести лет будет проще — сперва появится сеть по продаже керосина, целые озера отходов — того самого бензина и солярки. А уже потом, на все готовое, придут машины. Так что если подумать о топливе, то проще паровоз сделать, он на дровах ездить может. Правда, на этакой штуковине по здешним проселкам и тропам не покатаешься. К паровозу понадобятся рельсы. Причем много. Тысячи тонн хорошей стали. На кузнях столько не выкуешь. Значит, прежде чем изобретать паровоз, нужно построить мощный прокатный стан. Можно, конечно, поставить паровой двигатель на корабль и возить товары по той же Волге куда-нибудь в Персию и обратно. Правда, отсюда к Каспийскому морю несложно и без всяких машин вниз по течению скатиться, а обратно… А обратно подняться не получится, потому как в низовьях Волги с лесами, а значит, и дровами — напряженка.

* * *

Андрей в сердцах сплюнул в траву и пошел обратно в избу, сунулся на кухню, надеясь раздобыть-таки квасу и промочить пересохшее горло.

— Ой! — испуганно вскрикнула стоящая у печи в одной рубашке — правда, почти до пят — простоволосая Лукерья и торопливо запахнулась в платок. — Чего не спите, батюшка Андрей Ильич?

— Поспишь тут, на комках этаких, — поморщился Матях. — Не видела, что стелила?

— Прости, батюшка, но нет другого. Сам посмотри, на чем почиваем, — кивнула женщина в сторону

второй двери, уходящей из кухни. — Ждан вернется, свежего сена набьет, душистого.

— А помягче ничего нет? Ну, перина там или вроде подушки. Подушка-то мягкая, не сваливается.

— Помилуй, Андрей Ильич. — Поняв, что помещик застрял рядом с ней надолго, Лукерья накинула платок на голову, завязала, поправила разрез на рубашке, чтобы не раскрывался на груди, и наклонилась вперед, чем-то чиркая в дровах. — Нет у нас перьевика. Дому-то, почитай, двух лет не набралось. А кур всего полста будет. Сколько с одной возьмешь? На четыре подушки нащипала, а больше нет. Пока еще на перьевик али одеяло накопится…

Она замолкла на полуфразе и принялась что-то старательно раздувать. Поднесла к занявшемуся крохотному огоньку тонкую полоску березовой коры, дала ей разгореться, кинула в топку.

— Квасу дай, — попросил сержант.

— Здесь он, батюшка Андрей Ильич. — Лукерья на полминуты вышла во двор, тут же вернулась с крынкой. — Варвара ввечеру пироги с репой оставила, кушайте.

— Угу, — кивнул Матях, жадно прильнув к крынке. Потом взялся за пирог, пахнущий медом, но вкус имеющий не просто сладкий, а с некой горчинкой — странный, но приятный. — А скажи, Лукерья, что ты вчера за разговоры такие вела, все «межа» да «межа»?

— Дык, батюшка, — широко улыбнулась хозяйка, отправляя ухватом в топку один за другим четыре крупных чугуна. — Мы в нее по зиме часто играем, в межу-то. Соберемся с бабами, парня какого холостого заманим, на лавку привяжем, лицо платком закроем, да хер-то наружу и выпустим. Это межа, стало быть, лежит. Ну, и трогаем по очереди, кто как исхитрится. У кого «межевой столб», стало быть, поднимется, тот и выиграл. «Межу вкопал». [103]

Андрей представил себя на месте этого парня и почувствовал, как у него самого стала активно «устанавливаться межа».

103

В эту игру, и многие похожие, в русских деревнях повсеместно играли вплоть до начала XX в. Хотя кто знает. Может, и сейчас где-то играют.

— Ладно, — решил он не уточнять подробнее правила игры. — Пойду прогуляюсь.

На улице выглянувшее из-за горизонта солнце активно разгоняло остатки тумана, по дворам старательно голосили петухи. Из труб поднимались сизые и черные дымы. Похоже, не одна только Лукерья топила печь с утра пораньше. Сержант миновал сырую ложбинку, над которой стоял колодец с высоким «журавлем», стал подниматься на взгорок, приглядываясь к домам.

Жилища местных смердов более всего напоминали маленькие усадьбы, выстроенные по одному проекту. Собственно дом, примерно пять на шесть метров, крытый соломой и с парой окон, затянутых промасленной тканью или тонкой, тщательно выскобленной кожей. Шагах в десяти от него, под прямым углом к жилью, возвышался амбар — в ширину тоже метров пять, но в длину — не меньше пятнадцати. Дом и амбар соединялись воротами и калиткой — места только на них и хватало. Параллельно дому, шагах в десяти от амбара, находился сарай — то ли коровник, то ли свинарник. Между ним и домом стоял еще сарай, а потому внутреннее пространство двора надежно закрывалось от посторонних глаз. Дальше, огораживая сад и грядки, от двора к двору тянулся плетень. В огороде у каждого хозяина стояло еще по две-три постройки. Видимо, огнеопасные — бани, овины.

Скрипнула калитка одного из домов, показался Трифон, поклонился, скинув шапку:

— Не меня ищете, боярин?

— Может, и тебя, — пожал плечами сержант, подошел ближе, привалился плечом к столбу плетня — тот податливо откачнулся. — Скажи, староста, как бы мне перьевик получить? Ночевать, боюсь, придется здесь часто. Хочется все-таки на мягком спать, а не ломать ребра на комьях.

— Такого у нас в уговоре не было, — мотнул головой смерд. — Наша деревня ни тюфяков, ни подушек, ни перин поставлять не должна.