Андрей Миронов: баловень судьбы

Раззаков Федор Ибатович

Он сам, как художник, каждой из нас надевал шляпку, такую, какую он считал, больше всего каждой из нас идет, в стиле, в образе, и мы все в этих разных шляпках потом пришли, сели за шикарный стол, он включил магнитофон, записи старинные, фокстрот, танго, и он с каждой из нас танцевал. С каждой по-своему, под каждую шляпку была определенная мелодия, определенный танец, вы себе не представляете! Вот я сейчас говорю, а у меня слезы. Воспоминание на всю жизнь. Он нам устроил такой праздник, мы были ему так благодарны. Но я же не знала, какая трагедия у него – совсем недавно умер Александр Семенович. А у меня еще в этот год трагические события в жизни произошли, погиб человек, которого я очень любила. Я была в совершенно невменяемом состоянии.

В

тот вечер я забыла даже про это. Андрей ухитрился сделать нам бесценный подарок, он был так нежен со всеми. Такой мужчина, такой кавалер. Заботливый, внимательный, он так за нами ухаживал, он был такой актер, он нам устроил такой изумительный праздник, это был такой театр, в котором мы все принимали участие, для каждой из нас он нашел свою роль. И он сам был главным персонажем, при этом каждая женщина чувствовала, что она главная. В это мгновение, когда он с ней танцует, когда он говорит о ней тост. О каждой он говорил тост. Это было что-то потрясающее. Это я ему никогда не забуду. Мы все всегда вспоминаем, как собираемся.

Мы потом всем остальным рассказывали, нам все завидовали, кто не был на этом вечере.

Мы ушли от него, когда открылось метро. Мы провели вместе всю ночь и даже не заметили. Это была импровизация: он же не знал, что не будет мальчишек. Но ему захотелось праздника. Он был счастлив, потому что он получил огромное удовольствие сам, мы же это видели. И вот тогда он мне подарил изумительную фотографию. Он там очень хорош, глаза такие прекрасные. И подписал: ничего не написал особенного, только наш с ним знак. Были такие знаки, которые только я и он могли понять, еще в шестидесятом году: «Вика?!!!» и сердце, пронзенное стрелой. Расшифровывать это могли только мы с ним. «Целую, Андрей». И все. Три слова и много всяких знаков…»

25 октября Миронов снова был на «Мосфильме» – озвучивал Орландо (7.30–16.00). В семь часов вечера он уже вышел на сцену родного театра в костюме Чацкого из «Горе от ума». На следующий день это были «Бешеные деньги».

27 октября Миронов снова озвучивал роль Орландо (17.00–24.00).

28 октября «озвучка» Миронова прошла с 7.30 до 11.30. На следующий день на это ушло времени гораздо больше: с 7.30 до 16.00.

30 октября Миронов играл в «Мы, нижеподписавшиеся…».

В начале ноября Миронов продолжал «озвучку» Орландо на «Мосфильме». Она проходила в разное время: 2-го в 20.00–24.00, 3-го – в 7.30–16.00, 4-го – в 18.00–24.00, 6-го – в 8.00–17.00, 11-го – в 16.00–24.00.

12 ноября Миронов должен был играть очередной спектакль – «Горе от ума». Но за два дня до этого скончался Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев, в стране был объявлен траур, и все развлекательные мероприятия были отменены. Поэтому Миронов отправился на «Мосфильм», где провел еще одну сессию озвучания (20.00–24.00).

Очередной спектакль Миронов играл 17 ноября – это была «Женитьба Фигаро». 19-го это были «Мы, нижеподписавшиеся…».

20 ноября Миронов закончил озвучивать Орландо (14.00–18.00). За эту роль Миронов удостоился гонорара в сумме 4410 рублей (гонорары остальных были следующими: Л. Дуров – 3262 руб., Т. Аксюта – 2835 руб., В. Басов – 630 руб., В. Сторожик – 443 руб.).

Вечером 20 ноября Миронов играл «Женитьбу Фигаро». 27-го это была «Трехгрошовая опера», 28-го – «Бешеные деньги», 30-го – «Ревизор».

30 ноября Госкино приняло фильм «Сказка странствий».

В ноябре Миронов включился в очередной кинопроект – его утвердили на главную роль в комедию молодого ленинградского режиссера Владимира Бортко «Блондинка за углом». Миронову предстояло сыграть непутевого бывшего астрофизика Николая Гавриловича, который волею судьбы влюбляется в энергичную продавщицу овощного отдела (на эту роль будет утверждена Татьяна Догилева). Собственно, сценарий писался именно на Миронова (его автором был детский друг нашего героя Александр Червинский), однако формальное утверждение актера произошло

именно в ноябре. Миронов с удовольствием согласился сниматься в этом фильме, поскольку сценарий был из разряда актуальных – он разоблачал мир так называемых «нужных людей», в основном из мира торговли. В иные времена этот острый сценарий ни за что бы не был принят к постановке, но в 82-м такое время настало – Брежнев доживал последние дни, и режим уже чувствовал это. Однако впереди фильм ждали такие мытарства, что практически все из тех, кто приложил руку к его созданию, неоднократно будут жалеть о том, что ввязались в это дело. Но об этом рассказ впереди.

Декабрь начался для Миронова с «Женитьбы Фигаро» (3-го). Далее шли: 4-го – «Ревизор», 6-го – «Бешеные деньги», 7-го – «Мы, нижеподписавшиеся…».

9 декабря приказом председателя Госкино СССР Ф. Ермаша были остановлены съемки фильма Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин». Произошло это не случайно. На протяжении всего процесса съемок чиновники от кино возмущались тем, что именно Герман снимает. Им казалось, что тот принижает героические 30-е, показывает людей какими-то ущербными, приземленными. Короче, в явном противоречии с господствовавшим в те годы методом социалистического реализма. Герману неоднократно указывали на это, но он продолжал гнуть свое – снимал так, как считал нужным. В итоге получился шедевр, который явно опередил свое время. Фильм был запрещен, все убытки были списаны на счет «Ленфильма», а самому Герману даже близко запретили подходить к съемочной площадке.

Когда эта весть дошла до Миронова, у него был шок, несмотря на то что нечто подобное с ним уже когда-то происходило: в 1968 году были положены на «полку» два фильма с его участием: «Любить» и «Урок литературы». Однако там ситуация была совсем иная: Миронов играл в тех фильмах маленькие роли – причем как в прямом (по метражу), так и в переносном смысле (по своим художественным достоинствам). А в «Лапшине» у него была не только одна из главных ролей, но и одна из самых интересных в его киношной карьере. И теперь получалось, что именно эта работа до широкого зрителя не дойдет.

Но жизнь тем не менее шла своим чередом. 11 декабря Миронов снова вышел к зрителям Театра сатиры – играл Мекки-ножа в «Трехгрошовой опере». 12-го это уже был Савва Васильков в «Бешеных деньгах». Затем Миронов отправился с короткими гастролями в Ленинград. Вспоминает Г. Гладков:

«Однажды я неожиданно стал участником творческого вечера Андрея. Случайно оказавшись со своими друзьями около Дома офицеров, я увидел афишу, извещавшую о проходящем здесь творческом вечере Миронова. У меня тут же мелькнула мысль разыграть его. Розыгрыши были стихией Андрея. Он любил разыгрывать, и его любили разыгрывать.

В первом отделении вечера выступала Лариса Голубкина, во втором – Миронов. Он был за кулисами и готовился к выходу. Шумной компанией мы появились перед ним. Андрей не пришел в восторг от нашего вторжения. «Вот только вас мне и не хватало, – мрачно приветствовал он нас. – Откуда вы взялись?» Я открыто ему заявил: «Мы пришли сорвать твой вечер». «Ну ладно, ладно, шутите», – грустно отозвался он. «Да нет же, какие шутки. Я говорю совершенно серьезно. Сейчас выйду на сцену и раскрою все твои секреты. Расскажу, как ты плохо поешь, как трудно учишь песни». Андрей рассмеялся, но глаза его стали испуганными. На полном серьезе он стал уговаривать меня: «Понимаешь, это Дом офицеров. Публика здесь солидная, и такие штучки у нее не пройдут. Давай сделаем вечер в Доме кино или Доме актера, и шути там сколько тебе захочется». Но я не соглашался и продолжал держать его в напряжении. Он сильно разволновался и не знал, что делать. Тогда я пошел на уступки. Мы решили, что я сыграю ему пару песен. Он долго внушал мне, какая у него тональность. И не дай бог, чтобы я заиграл выше. Затем стал просить, чтобы я не подходил к микрофону и ничего не говорил. Я ответил многозначительно: «Подумаю, но оставляю за собой свободу действий».