Андрей Платонов
Шрифт:
«Осенью сорок второго, когда я, как принято выражаться военным языком, проходил службу в редакции газеты „Красный флот“, ко мне пришел Платонов, — вспоминал Август Явич. — Он получил приказ явиться на сборный пункт как рядовой. „Разве ты не аттестован?“ — „Меня, брат, и в рядовые-то еле аттестовали“, — отвечал он обыкновенно шутливо.
Надо было торопиться. Я тотчас пошел к генералу Мусьякову, редактору, которого хорошо знал еще по Севастополю сорок первого. <…> В тот же день Павел Ильич Мусьяков побывал у Рогова, тогдашнего начальника Политуправления Военно-Морского Флота, и получил приказ об аттестации Андрея Платонова по флоту. Оказалось, Платонова аттестовали и по армии. Платонов сделался военным корреспондентом „Красной звезды“».
Иначе
«В сентябре 1942 года, в труднейшие дни нашего отступления, Василий Гроссман прислал со специальным корреспондентом „Красной звезды“ записку, где просил приютить Андрея Платонова, взять под свое покровительство этого замечательного, как он выразился, писателя, который беззащитен и неустроен. Вскоре ко мне в кабинет зашел Андрей Платонов — высокий человек в простой солдатской шинели, какую носили в ту пору не только военные, но и гражданские лица. Шинель сидела на нем мешковато, и вообще он показался мне сумрачным, но это было только первое впечатление. Его голубые глаза, светившиеся из глубины, говорили о человеке незаурядном. Что я знал о Платонове? Знал, что в тридцатые годы его честная, правдивая повесть „Впрок“ вызвала неудовольствие Сталина…
Андрей Платонов был зачислен специальным корреспондентом „Красной звезды“ с окладом тысяча двести рублей. Конечно, по тем временам это были деньги. Мы условились, что никаких оперативных заданий давать ему не будем, просто советовали ему наблюдать на фронте, в войсках, боевую жизнь и писать о том, что ляжет на душу. Его одели в военную форму, на петлицы прицепили по капитанской шпале, и отправился Андрей Платонович на фронт к героям своих будущих очерков».
В другом варианте воспоминаний Ортенберга называется имя еще одного весьма неожиданного ходатая по платоновским делам.
«У меня сидел Петр Павленко. Я показал ему записку Гроссмана. Петр Андреевич чуть не вскрикнул:
— Платонов! — И после небольшой паузы сказал: — С ним произошла большая драма. Хочешь, я тебе сейчас принесу журналы „Красная новь“ за тридцать первый год, все поймешь…»
Далее следовал пересказ известных событий, связанных с публикацией хроники «Впрок».(«Платонов тогда написал то, о чем сейчас говорят прямо и открыто»), а также признание мемуариста: «Да, нелегкую задачу поставил перед нами Гроссман. И все же мы отважились взять Андрея Платоновича в „Красную звезду“».
Правда, здесь есть некоторая неясность со сроками присуждения воинского звания. Как следует из воспоминаний Ортенберга, «со знаками различия была загвоздка. Платонов служил в Красной Армии, воевал в гражданскую войну, а звание у него было самое рядовое — красноармеец. Пустить на фронт специального корреспондента центральной военной газеты с этим хотя и почетным, но скромным званием было нескладно, не всюду бы его сразу пустили, да и пришлось бы беспрерывно козырять всем — от сержанта до генерала. Политическое звание присвоить Платонову нельзя — он беспартийный. Командирское — тоже, нету него командирской подготовки, в Наркомате не подпишут. И вот, нарушив все воинские законы и правила, я сказал начальнику АХО, чтобы писателю нацепили на петлицы одну „шпалу“, а в удостоверении написали „капитан“. Так Платонов прошагал в этом звании почти два года, а под конец войны ему уже официально присвоили звание „майор“».
То есть, по Ортенбергу получается, в сентябре зачислили и сразу дали капитана. Иную картину показывают архивы.
«Осенью 1942 г. Платонов утверждается военным корреспондентом в действующую армию и уезжает на фронт. Приказом НКО № 02757 от 22 апреля 1943 г. утверждается спецкорреспондентом редакции газеты „Красная звезда“. Воинское звание — „капитан административной службы“ — присвоено приказом НКО № 02505/п от 22 апреля 1943 г., воинское звание — „майор административной службы“ — присвоено 16 июля 1944 г.», — уточняют платоноведы. Нетрудно увидеть, что между первой встречей Платонова и
Кроме того, как свидетельствуют найденные документы, при устройстве Платонова на службу в главную военную газету страны Ортенберг руководствовался не только просьбой Гроссмана, но и подстраховался рекомендациями двух не менее солидных писателей.
«Андрей Платонович Платонов человек, хорошо видящий и знающий свою родину… <…> и идущий, по моему мнению, своей дорогой к коммунизму.
У него блистательное знание языка, необыкновенное чувство пейзажа и глубокое знание человека.
Он — один из пятерки-шестерки лучших советских писателей. Через сердце писателя, как через блок, бежит веревка, поднимающая тяжесть подвига и жертвы», — написал Виктор Шкловский 5 августа 1942 года.
«Считаю писателя тов. Андрея Платонова чрезвычайно интересным и очень талантливым литератором нашего времени», — отозвался Леонид Леонов на следующий день после публикации «Брони» в «Красной звезде».
«В дни Отечественной войны А. Платонов проявил себя как настоящий писатель-патриот, умеющий к вопросам тыла подойти с точки зрения интересов обороны родины», — подписали характеристику Платонова секретарь президиума Союза советских писателей СССР по оргвопросам П. Скосырев и оргсекретарь Военной комиссии президиума ССП СССР Любанский.
В казенных словах литературных чиновников не было ни тени преувеличения, но не только о «вопросах тыла» писал Платонов, но и о фронте, как, например, в рассказе «Одушевленные люди» (другое название «Одухотворенные люди»), посвященном обороне Севастополя.
Известны авторские строки, обращенные к жене, которые при публикации иногда используют в качестве эпиграфа: «Самая важная моя работа сейчас: я пишу повесть о пяти моряках-севастопольцах. Помнишь — о тех, которые, обвязав себя фанатами, бросились под танки врага? Это, по-моему, самый великий эпизод войны, и мне поручено сделать из него достойное памяти этих моряков произведение. Я пишу о них со всей энергией духа, какая только есть во мне. У меня получается нечто вроде Реквиема в прозе. И это произведение, если оно удастся, самого меня хоть отдаленно приблизит к душам погибших героев. Мне кажется, что мне кое-что удается, потому что мною руководит воодушевление их подвига, и я работаю, обливая слезами рукопись, но это не слезы слабости».
Герои рассказа — старшина Прохоров, краснофлотцы Красносельский, Нефедов, Цибулько, Одинцов, Паршин, комиссар Поликарпов (о нем говорят бойцы «Такие люди долго не держатся на свете, а свет на них стоит вечно»), политрук Николай Фильченко, которые «никогда не любили народ так, как сейчас», идут на смерть, потому что «лучше ее теперь нет жизни!», и своими телами, силой духа останавливают врага на подступах к Севастополю.
На первый взгляд получился стопроцентно советский, идейный рассказ, тем более что дважды в нем упоминаются вожди: «…нас учили жить серьезно, нас готовили к вечной правде, мы Ленина читали… Сегодня мы должны доказать, в чем смысл нашей жизни, сегодня мы покажем врагу, что мы одухотворенные люди, что мы одухотворены Лениным и Сталиным, а враги наши только пустые шкурки от людей, набитые страхом перед тираном Гитлером!» И тем не менее в 1952 году обладавший тонким советским чутьем писатель А. Б. Маковский, которому досталось сочинять внутреннюю рецензию на очередную готовящуюся и благополучно зарубленную книгу прозы Платонова, написал о гибели краснофлотцев: «Их мужество, их патриотизм, ясность ума — все это корнями уходило в социалистическую действительность, не понятую Платоновым. Герои Платонова, остановившие своими телами танки, только внешне повторяют легендарный подвиг. У платоновских героев не могло оказаться внутренних сил для осознанного самопожертвования».