Андрей Рублев
Шрифт:
— Хватит, заделывайте, ничего укреплять больше не будем. Чтобы к вечеру обжиг начать!
— Да что ты, смеешься? — изумляется старший мастер с сивой бородой. — Если форму не укрепить, она же меди не выдержит! Треснет — и пропало все!
— А если завтра снег пойдет, мы обжечь не успеем? — злится малый. — Что, работа не пропала? Меня тогда засекут, не вас!
Рублев стоит на краю ямы и смотрит вниз. Мастера растерянно топчутся на каменном ее дне, а между ними вертлявым чертом мечется малый с бешеными прозрачными
— Не буду я этого делать, — говорит лысый.
— Не будешь — не надо, можешь убираться, — свирепеет Бориска и обращается к рыжему ученику. — Андрейка, давай заделывай!
— И он не будет заделывать, — упрямо говорит лысый.
От ярости Бориска обмирает, потом берет себя в руки и тихо спрашивает Андрейку:
— Форму заделывать будешь?
— Да не выдержит она меди! — с отчаянием говорит старик.
— Еще слоем надо оплетать, — покраснев почти до слез, бормочет Андрейка.
— Ты меня слушать будешь? Кто здесь главный? — так же тихо повторяет Бориска.
— Еще слоем надо…
Бориска мгновение стоит, будто поперхнувшись, потом отчаянно кричит:
— Федор!
К яме подбегает верзила-дружинник.
— Сечь этого! — указывает на Андрейку Бориска. — Именем князя сечь! Не хочет колокола лить! Приказа моего не слушает! Я вам покажу, кто здесь главный!
Мастера стоят, остолбенев, и глядят на Бориску. Дружинник набрасывается на Андрейку и выкручивает ему руки.
— Нас отец твой не так жаловал, — слабо улыбаясь, говорит бледный, как мел, мастер.
— Ах, отца моего вспомнили?! — ядовито улыбается малый. — Вот во имя отца его и высекут!
Дружинник без труда уволакивает онемевшего от страха Андрейку.
— Давайте форму заканчивать! — вдруг устало говорит Бориска.
Мастера поспешно принимаются за работу. Внезапно осунувшийся, бледный Бориска стоит в оцепенении, покинутый всеми, и с тоской смотрит из ямы на тополь, голый и мертвый перед лицом наступающей зимы.
Наверху мнутся мужики:
— Бориска! Так как же? Мы ждем!
Малый тяжело вздыхает.
— Без меня вкапывайте, — и направляется к форме.
Вместе с угрюмыми литейщиками Бориска из последних сил обмазывает каркас глиной. Работа без сна в течение нескольких ночей сказывается, и он засыпает стоя, прислонившись лицом к мокрому боку формы. Старый мастер толкает его в бок.
— Ступай, ступай, поспи малость, — хмуро говорит он.
Бориска с трудом поднимает набрякшие веки, шатаясь, как пьяный, идет к дырявому навесу, падает на солому и мгновенно проваливается в бездонную темноту, из которой его тут же извлекает чей-то голос:
— Бориска! Бориска, проснись! Бориска!
Он через силу раскрывает слипающиеся глаза и видит: все вокруг белым-бело. Ни грязи, ни серой мертвой травы. С неба падают огромные пушистые хлопья снега. Старый мастер трясет малого за плечо.
— Вставай! Снег повалил. Я уже обжиг
Бориска вскакивает и, поддерживая штаны, бросается к яме, на ходу выговаривая мастеру:
— Почему без меня? Какое право?! Я сам знаю когда!
Он подбегает к яме и останавливается, еще не оправившийся ого сна, поддерживая обеими руками сползающие портки. Высокое могучее пламя с гудением и яростью рвется, касаясь острыми языками сумрачного темнеющего неба. Идет снег.
Зима. Уже давно вкопаны высокие толстые столбы по углам черной, накопченной ямы с готовой формой. Над формой сооружена крыша из липовой коры, предохраняющая ее от снега. Вокруг ямы работает множество людей. Заканчивается строительство четырех плавильных печей, расположенных между столбами. Отовсюду к строительной площадке тянутся санные пути, но которым свозят в одну громадную кучу металл для литья. Ползут подводы с медными болванками, волокут веревками куски старого разбитого колокола. У больших весов суетится Бориска — взвешивает серебро. Вокруг стоят мастера и дружинники.
— Маловато сребреца-то! — решительно обращается Бориска к дружиннику. — Скажи князю, пусть не скупится, мало прислал!
— У нас великий князь никогда не скупится, — кривится княжеский сотник Степан.
— Ничего не знаю! Еще полпуда надо! — требует Бориска.
— Какая разница, — усмехается лысый мастер, — полпуда больше, полпуда меньше, когда колокол на пять тыщ пудов потянет.
— А кто секрет колокольной меди знает? Я или ты, может быть! — вспыхивает Бориска. Все замолкают.
— Так передай князю, чтоб не скупился. Полпуда еще надо! — Бориска поворачивается, спускается в яму и, подойдя к работающим внизу, в широкой улыбке растягивает большой рот.
— Ты чего? — спрашивает его старый мастер.
— Я из великого князя сколько хочешь серебра вытрясу, — Бориска в притворном испуге зажимает рот рукой и, тараща глаза, оглядывается, не слышал ли кто. — А колокол-то и не зазвонит! — и он громко смеется булькающим истерическим смехом. Мастерам неловко, и они отводят глаза.
Бориска поднимает голову и видит на краю ямы великого князя. Тот сидит верхом на белом жеребце и смотрит на малого пристально и серьезно.
— Ну смотри!.. — угрожающе тихо выговаривает он и, повернув коня, уезжает.
Бориска растерянно садится на землю. С засыпанного снегом тополя бесшумно снимается ворона. С черных веток тихо сыплется снег…
И снова весна. Ночь. Сполохи пламени освещают яму с колоколом. Вокруг печей, словно черти, орудуют мастера с черными, закопченными лицами. Грозный, все заглушающий гул расплавленного металла поднимается над ямой. В раскрытых дверцах печей, словно солнце, сияет кипящая медь. Раскаленные прутья литейщиков чертят в темноте замысловатые фигуры.