Андрей Сахаров как физик во всех сферах своей деятельности
Шрифт:
Это была первая в жизни Сахарова поездка за рубеж. Вернувшись в конце декабря в Москву, он вскоре пришел, как обычно, на вторничный семинар Теоротдела. И коллеги попросили его в начале семинара рассказать о поездке. Надо сказать, что Сахаров был прекрасный рассказчик, то, что он говорил, было настолько интересно, что пришлось извиниться перед приглашенным на семинар докладчиком, перенести его научный доклад на следующий раз, и 2 часа Андрей Дмитриевич рассказывал о своем удивительном путешествии, о встречах с высшими руководителями США, Франции, других стран. В частности, он подробно остановился на встрече с Президентом США Рональдом Рейганом, они обсуждали проблемы разоружения, Сахаров мотивированно критиковал инициированную Рейганом программу СОИ и т. п. Тогда профессор Б.М. Болотовский (автор упоминавшегося
И невозможно забыть красочный рассказ Андрея Дмитриевич о приеме, оказанном ему и Елене Георгиевне Президентом Франции Франсуа Миттераном (Е.Г. Боннэр не была с Сахаровым в США, но прилетела во Францию, когда он туда прибыл после США). Сахаров рассказал, что передвигались они по Парижу с президентским эскортом мотоциклистов. А когда подъехали к Елисейскому дворцу, то Миттеран с супругой встречали их внизу у входа. И вот перед ними длинная лестница, ведущая вверх ко дворцу, покрытая красным ковром. А по сторонам лестницы — две шеренги гвардейцев с огромными палашами у ног. Но только Миттеран и Сахаров с женами ступили на эту лестницу, гвардейцы взметнули свои палаши. Андрей Дмитриевич сказал, что это было очень красиво и очень торжественно, и он тогда спросил Миттерана, к чему такие церемонии. На что Президент Франции, повернувшись к нему, ответил: «Вы Гость Республики!». Напомню, что было это в декабре 1988 г.
11. Ссылка. Универсальный инструмент «имплозии» и феномен кристалла «Батавские слезки». Интуиция и инстинкт самосохранения. Три «динамические характеристики» методологии и способа мышления Сахарова
А примерно за 9 лет до того, 22 января 1980 года Сахаров был задержан на улице, по дороге на семинар в ФИАНе, и на самолете вывезен в г. Горький, 600 км на восток от Москвы и в 100 км на север от ядерного центра «Арзамас-16», в котором он работал в 1950–1968 гг. Эта ссылка длилась почти 7 лет. Драматические события этого периода описаны в «Воспоминаниях» А.Д. Сахарова [7], в книге Е.Г. Боннэр «Постскриптум» [15], а также в воспоминаниях коллег [6].
Сразу после высылки Сахарова власти потребовали, чтобы он был уволен из ФИАНа. Но в этом вопросе они потерпели поражение. Коллеги устроили нечто вроде «итальянской забастовки», настаивая, что согласно существующим правилам Академик не обязан присутствовать на рабочем месте, и не может быть уволен «за прогулы». В то же время В.Л. Гинзбург, бывший тогда начальником Теоротдела, предпринимал нетривиальные усилия в попытке убедить партийные верхи в том, что Сахарову надо создать условия для занятий научной деятельностью и что необходимо разрешить теоретикам Теоротдела посещать его в Горьком. В конце концов, в начале марта 1980 года на высшем политическом уровне СССР все эти предложения были приняты. Разумеется, это произошло по причине колоссального давления, оказанного на советские власти извне, в первую очередь давления со стороны международного научного сообщества. Однако и «внутренние» усилия коллег, очевидно, также сыграли ключевую роль. Таким образом, искомый результат был достигнут с применением метода имплозии (взрыв, направленный внутрь), когда создается давление, направленное в одну и ту же точку с разных сторон — так же как в конструкции атомной или водородной бомб.
Такого типа «общественная имплозия» не раз применялась в то время для спасения людей. Я покажу на примере как это работало. Эту наглядную картинку (Рис. 21) я продемонстрировал в своем докладе на Первой сахаровской конференции по физике в мае 1991 г.
Речь идет о событиях декабря 1981 года во время ссылки Сахарова в Горький, когда он и его жена Елена Боннэр объявили «смертную» голодовку с единственным требованием — разрешить молодой девушке Лизе Алексеевой, невесте сына Е.Г. Боннэр, выехать за рубеж к своему жениху. Лиза не была их родственницей, она не была диссидентом и не имела никакого отношения к государственным секретам. Однако безжалостные власти сделали ее заложником общественной деятельности Сахарова, и сложилась совершенно безвыходная, по-человечески невыносимая ситуация. После 17 дней голодовки А.Д. Сахаров и Е.Г. Боннэр победили, т. е. они не умерли, а, напротив, власти уступили — дали разрешение Лизе Алексеевой на выезд за рубеж. Чудо это явилось результатом «коллективного эффекта», множественных и разнообразных усилий, направленных на достижение одной цели — как это показано на Рис. 21. В то же время достигнутый, казалось бы, малозначащий результат явился важнейшим шагом к построению нового более безопасного мира. Дело в том, что требование выезда этой девушки за рубеж вступало в противоречие со всеми законами и правилами советской системы. А когда гигантская система вынуждена вести себя нестандартно, т. е. в прямом противоречии со своим «фундаментальными» внутренними законами, то возникает эффект кристалла «Батавские слезки», когда разрушение маленького кончика меняет всю структуру большого кристалла. (Наглядное описание глобального значения эпизода с реализацией права Лизы Алексеевой на выезд из СССР дано в статье Гарри Липкина «Андрей Сахаров и институт Вейцмана» в книге [6], стр. 388–396).
Таков был общий подход Сахарова, ясно сформулированный в его Нобелевской лекции: соблюдение индивидуальных прав человека, бескомпромиссность в вопросах элементарной
Чрезвычайно наглядную иллюстрацию этого «метода» Сахарова дал многолетний сотрудник ОТФ профессор Д.А. Киржниц (1926–1998), сравнив его действия с подвигом русского летчика Константина Арцеулова во время Первой мировой войны [16]. В 1916 году, проверяя правильность своих представлений о механизме выхода из смертельного штопора, Арцеулов первым в истории авиации преднамеренно «свалил» свой самолет в штопор (совершив, как были уверены сотни свидетелей этого эксперимента, демонстративное самоубийство) и благополучно вышел из него, создав методику, спасшую жизнь множеству летчиков. Давид Абрамович говорил мне, что был лично знаком с Арцеуловым и что знаменитый летчик-испытатель не миновал сталинских лагерей. По методу Арцеулова надо было делать нечто противоестественное, прямо противоположное тому, к чему взывали инстинкт самосохранения и тогдашний опыт пилотирования, — нужно не противодействовать тем уклонениям от курса, которые ведут к сваливанию в штопор, а, напротив, усиливать их! Не стараться выйти из штопора, а, напротив, сделать падение самолета еще более крутым и тем самым набрать скорость, при которой возможен последующий выход из пике.
Многие действия Сахарова тоже казались современникам совершенно противоестественными, вступающими в противоречие с инстинктом самосохранения. Назову, к примеру, его первую пресс-конференцию для иностранных журналистов 21 августа 1973 года, когда сверхсекретный ученый, в недавнем прошлом разработчик ядерных зарядов, заявил об опасной сверхмилитаризации Советского Союза, о его агрессивности, об угрозе «заражения мира тем злом, которое гложет Советский Союз», разъяснив публично свою главную идею: в отсутствии демократических реформ и соблюдения прав человека в СССР экономическая «разрядка» чрезвычайно опасна; « Они(т. е. Запад — Б.А.) должны понимать, что имеют дело с крайне коварным партнером, располагающим преимуществами тоталитарного режима» (см. [17], стр. 77–99). И произнеся эти слова в Москве, в столице критикуемого им первого в мире государства «реального социализма» Сахаров, тем не менее, остался жив, хотя никто не мог понять «Почему?!». И даже сегодня это остается вопросом для историков.
Выступая здесь в ФИАНе в 2002 году при открытии Третьей сахаровской конференции по физике, я, разумеется достаточно условно, определил три «динамические характеристики» мышления и способа действий Сахарова:
1) Во-первых, это, так сказать, «способность считать до двух», т. е. видеть одновременно две стороны медали, что представляет трудность для многих и многих. Специфический холизм мышления Сахарова отмечали многие его коллеги. Он действительно видел рассматриваемую проблему «в целом», во всей ее сложности, с учетом всевозможных деталей и, что наиболее существенно, в динамике. Картина возникала сразу и с ожидаемым ответом в конце. И всё это, включая действия уже совершенные или только планируемые, обдумывалось и переосмысливалось снова и снова.
2) Вторая характеристика ментальности Сахарова, очевидно перекликающаяся с первой, может быть названа «постоянное ощущение возможности собственной ошибки». Многие из тех, кто общался с Сахаровым, отмечали с немалым удивлением его достаточно необычный способ дискуссии. Андрей Дмитриевич практически никогда не спорил, не возражал. Разговор для него был поводом, способом достичь лучшего понимания проблемы. Он очень внимательно слушал, но зачастую ответом на горячую тираду собеседника было молчание. Или же ответ следовал после довольно длительного обдумывания. Очевидно, что слушая собеседника, он думает, возможно переосмысливает проблему «с чистого листа» (см. вышеприведенное высказывание И.Е. Тамма). Вот как об этом говорит сам Андрей Дмитриевич в своих «Воспоминаниях»: « Свои выступления по общим вопросам я считаю дискуссионными, склонен подвергать многие мысли и мнения сомнению и уточнению. Мне близка позиция Колаковского, который в своей книге «Похвала непоследовательности» пишет: «Непоследовательность — это просто тайное сознание противоречивости мира… Это постоянное ощущение возможности собственной ошибки, а если не своей ошибки, то возможной правоты противника». Но мне всё же хотелось бы,—продолжает Сахаров ,— заменить слово «непоследовательность» каким-то другим, отражающим также и то, что развитие личности и социального сознания должно соединять в себе самокритическую динамичность с наличием неких ценностных «инвариантов»… Я не профессиональный политик и, быть может, поэтому меня всегда мучают вопросы целесообразности и конечного результата моих действий. Я склонен думать, что лишь моральные критерии в сочетании с непредвзятостью мысли могут явиться каким-то компасом в этих сложных и противоречивых проблемах» ([7], Часть II, Гл. 31 «Заключительная»). Необычайная по силе убедительность текстов Сахарова, начиная с его «Размышлений…» 1968 года, ставших откровением для самых разных, в том числе остро идейно конфликтующих кругов Запада, по-видимому, обусловлена именно тем, что он не произносил пророчества, не поучал, не спорил, но вовлекал читателя в совместный процесс поиска истины, допуская «возможную правоту противника».