Андриеш
Шрифт:
Неужели не боишься
Сгинуть от моей руки?
Ну, давай-ка на щелчки!
Так вскричал он, брови хмуря,
Загудел в лесу, как буря,
И уже кулак занес,
Будто каменный утес…
Бой, однако, был недолог:
Пастушок без лишних слов
Кинул вверх стальной осколок
Над макушками дубов,—
И на крыльях урагана
Вмиг примчался буздуган,
В грудь ударил великана,—
Пошатнулся великан.
Побелел,
И, как ствол подгнивший, рухнул.
— Гей! Вставай, хвастун болтливый,
Стрымба-Лемне длинногривый, —
Громко крикнул пастушок,—
Я еще хочу разок
Дать тебе второй щелчок!
Но гигант взмолился, плача:
— Ах, какая незадача!
Я терпеть не в силах боль.
Пощади, герой могучий,
Отпусти меня, но лучше
Стать слугой своим позволь!
Много слышал ты историй,
Расскажу и я тебе
О моем великом горе,
О безрадостной судьбе!»
Стрымба-Лемне, исполин,
Страж оврагов и долин,
Страж лесов густорастущих,
Весь свой век проживший в пущах,
Изменился вдруг лицом
Перед юным молодцом.
И рассказ повел престранный,
Удивительный, пространный,
Как-то сразу подобрев
(Видно, был фальшивым гнев):
«Пастушок, скажу я прямо:
Всех богатств, что в мире есть,
Никогда не перечесть,
Но всего дороже — мама!
Ты-то на меня глядишь,
Удивительный малыш,
Взглядом великана меришь
И словам его не веришь.
Ну, не веришь, друг, так что же…
Но скажу, не утая:
Мама, мамочка моя
Мне всего была дороже!
Должен ты узнать сначала,
Что моя родная мать,
Умирая, завещала
Мне беречь и охранять,
Флоричику-Белоличку,
Младшую мою сестричку.
Ах, как я любил сестру!
Погоди, слезу утру.
Помню, матушка родная,
Будущей беды не зная,
В доченьке души не чаяла
А сама, бедняжка, таяла,
Всё слабела дни и ночи…»
«Стрымба-Лемне, покороче!»
«Но зловещий людомор,
Черный Вихрь, с вершины гор
Увидал ее, к несчастью,
Загорелся жадной страстью,
Повелел её схватить,
Навсегда поработить,
Чтоб она пред ним плясала,
Бороду ему чесала,
Забавляла старика;
И послал за ней сынка
Черный Вихрь, владыка мрака,
Оборотня Вырколака,
Что в угоду колдуну
По ночам грызет луну.
Он
С ним сражались мы три дня,
И досталось Вырколаку
По заслугам от меня.
Я толкнул его, со злости
Об него разбил кулак,
Завязал узлами кости,
Но зубастый Вырколак
Наделен волшебной властью:
Влез на небо, в вышину,
И давай собачьей пастью
Грызть несчастную луну!
Там торчал он две недели
И швырял в меня куски.
Вот на мне видны доселе
Ссадины и синяки,
И царапины на теле.
Нос раздулся, словно гриб,
Десять шишек на затылке.
Мне казалось — я погиб,
До сих пор дрожат поджилки.
Вырколак, зубастый пес,
Выдержал со мною стычку,
Выкрал милую сестричку,
На луну ее унес.
Жаль мне девочку до слез.
Что же делать? Вот вопрос…
Голова моя убога,
Разум слаб, хоть силы много!
Вырколак решил, однако,
Для себя лишь воровать
И сестру не отдавать.
Черный Вихрь на Вырколака
Рассердился, взял за чуб,
Приволок сюда в дубраву,
Отомстил ему на славу,
Превратил в какой-то дуб.
А в какой? Найди попробуй.
Я же, дурень узколобый,
Очевидно, слишком глуп,
В голове мозги прокисли,
Много силы, мало мысли.
Здесь я в сторожах служу,
Словно проклятый, брожу,
Ветви я в узлы вяжу,
Из дубов, без остановки,
Вью канаты и веревки.
Все кручу, кручу, кручу
И заветный дуб ищу.
Эх, нашел бы Вырколака,
Заплясал бы он, собака!
Я б зажал его, как мог,
И свернул в бараний рог!
Слушай, грозный пастушок!
Твой неслыханный щелчок
Сбил меня на землю с ног.
Хоть меня ты обесславил,
Но зато мне жизнь оставил.
Ты сразил меня в бою,
Как положено мужчинам,—
Я тебя своим единым
Господином признаю,
И признательность мою
Воплощу в подарке лучшем,
В этом коврике летучем.
Вот, возьми его, садись,
Он тебя поднимет ввысь,
К ясным звездам, хмурым тучам,
В неизвестные края.
На ковре сестра моя
В годы прежние летала —
В ней ведь было весу мало!
Мне же коврик ни к чему,
Он меня не поднимает:
Я причины не пойму,
Может быть, мой вес мешает?
Отвечал пастух ему: