Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя
Шрифт:
ДРА, как стратегический плацдарм в центре Азии, где пересекались интересы многих держав, имевших с ней хотя бы малый отрезок общей границы, стала новым яблоком раздора между СССР и Китаем. Эти две крупнейшие в мире коммунистические державы уже много лет фактически вели пропагандистскую и пограничную войны. Спор между ними был идеологическим и территориальным — из-за нескольких необитаемых островов на пограничной реке Амур. В эпизоде «горячей войны» между СССР и КНР дело однажды дошло даже до применения с советской стороны системы залпового огня типа «катюша».
В те годы советское руководство было весьма озабочено и демонстративным сближением Пекина и Вашингтона, получившим образное название «пинг-понговая дипломатия». На фоне такой тайной, а затем и явной дипломатии США на китайском направлении страх советского руководства увеличивался еще и оттого, что Китай и Афганистан
Первое соприкосновение с информацией очевидца из первых рук после чтения шифровок из Кабула, тучи записок, которые готовили по поводу положения в Афганистане и рассылали по очень ограниченному списку отделы ЦК КПСС, КГБ, МИДа, специализированные институты Академии наук СССР, состоялось у меня летом 1978 года. В июле начальник ПГУ В. Крючков слетал на рекогносцировку в Кабул. В день его возвращения из ДРА Юрий Владимирович не смог принять его для доклада немедленно после того, как Крючков прибыл на Лубянку. Владимир Александрович зашел в кабинет к Лаптеву, чтобы там дождаться приглашения к шефу. У начальника секретариата случайно собралось в тот момент несколько человек. Крючков, видимо, решил потренироваться на нас перед докладом Андропову. Естественно, его рассказ был очень интересен и поучителен.
Учитывая, что НДПА в лице ее вождей Тараки, Кармаля и Амина провозгласила социалистические преобразования в республике, начиная от бесплатной раздачи помещичьей земли беднякам-декханам, начала другие реформы, в том числе и борьбу с религией, революция вроде бы могла ждать поддержки от народа. Но феодально-племенной строй, господствовавший в большинстве провинций страны, оставлял в сознании людей такие представления о частной собственности на землю, когда она считалась еще более священной и неприкосновенной, чем при капитализме. Крестьяне очень часто отказывались от «чужой» земли. На этой почве у режима возникли крупные противоречия с населением и муллами. Борьба с всесилием мулл и фанатизмом населения, особенно вдали от Кабула, обернулась крупными провалами правящей партии.
Все это Крючков увидел в Афганистане. Он познакомился там с лидерами обеих фракций, между которыми уже началась борьба за власть. В этой борьбе первым был повержен Бабрак Кармаль, которого «выкинули» из руководства НДПА и сделали послом ДРА в Праге. Крючков приметил Кармаля и стал держать его как резервную карту в колоде КГБ. Но об этом не знал даже представитель КГБ в Чехословакии…
Вообще ПГУ, в отличие от ГРУ, делало свою ставку на более слабую фракцию «Парчам», тогда как военные и представители ЦК КПСС считали более перспективными во власти халькистов и Амина. Суслов, а также активный и упрямый второй старец-идеолог на Старой площади секретарь ЦК «по мировой революции» Пономарев, влиятельный в аппарате его первый заместитель Ульяновский были за строительство «социализма» в Афганистане. С их санкции в Кабул и Герат различными советскими ведомствами было посланы, как в восточноевропейские страны в 1945 году, толпы московских советников для помощи афганцам в создании колхозов и совхозов, всяческих других организаций, работающих на ниве просвещения в духе марксизма-ленинизма, организации парткомов и профкомов. Из АПН, в частности, был направлен для консультаций в сфере внутренней и внешней пропаганды, помощи в организации газет и журналов весьма опытный и боевой журналист Юра Волков.
К концу 1978 года верхушка советского советнического аппарата была четырехглавой. В Кабуле действовали представитель ЦК КПСС и лично Пономарева, партийный функционер Валерий Харазов. Дипломатическую линию и Громыко представляли посол Александр Пузанов и советник-посланник Софрончук. Главой многочисленного представительства КГБ являлся генерал-лейтенант Борис Семенович Иванов. Я встречался с ним в Москве, и мне он казался выдержанным, умным, интеллигентным, дальновидным и серьезным профессионалом разведки, который был на голову выше своего начальника ПГУ, но вынужден был выполнять его приказы и рекомендации. Устинова и Генштаб представляли два генерала — Горелов и Заплатин. Даже Щелоков прислал в ДРА своего советника — первого заместителя министра внутренних дел Виктора Папутина. Он получил задание создавать афганскую милицию — царандой — и институт участковых оперативников. Папутин побывал в рядах высоких партийных функционеров — он избирался вторым секретарем Московской областной партийной организации. Но хитрый первый секретарь подмосковных коммунистов Василий Иванович Конотоп постарался удалить его
Ситуация в корпусе советских советников напоминала сюжет бессмертной басни Крылова о лебеде, раке и щуке. Шеф каждой из групп советников направлял в Центр шифровки с собственным анализом положения в стране. Но в Москве тоже не было полного единства по перспективам развития Афганистана — Суслов, Пономарев и Ульяновский желали строить там социализм; Громыко и его первый зам Корниенко хотели бы вести линию, как с Финляндией, то есть не вмешиваться во внутренние дела соседа и лишь помогать ему экономически, чтобы сохранить дружбу; военные делали ставку на халькистов, как реальную силу в сохранении стабильности в стране. Крючков после командировки в Кабул очаровался сладкоголосым Тараки и решил помогать, главным образом, парчамистам, поскольку те были наиболее управляемыми деятелями, послушными резидентуре КГБ.
Первоначально руководил представительством КГБ, которое сперва единственное, помимо совпосла, имело право сноситься с Москвой собственными шифротелеграммами, генерал Богданов. Он был переведен в Кабул сразу после Саурской революции из какой-то азиатской страны, где руководил резидентурой. Пэтэушники говорили мне, что он был большим поклонником Бахуса и иногда подмахивал шифровки не без его влияния. Очевидно, что, когда он убеждал Крючкова во время командировки в Кабул сделать ставку на фракцию «Парчам», Бахус также при сем присутствовал.
В тайной и явной дипломатии времен холодной войны политическая разведка часто играла первостепенную роль. От того, какая информация направлялась в Центр, от оценок разведчиками и шпионами государственных деятелей, их взаимоотношений, потенций, желаний и перспектив напрямую зависят те шаги и решения, которые главы государств принимают по отношению к своим противникам, союзникам или нейтралам. Если в самом начале алгебраических расчетов в политике в исходные данные вторглась ошибка по недомыслию, субъективизму или самодурству, то все дальнейшие формулы расчетов будут становиться шаг за шагом дефектнее, а решение станет абсолютно ошибочным. Так и произошло в Афганистане. Резидент Богданов рассчитал неправильную вводную и предложил ее начальнику разведки. Тот, будучи зашоренным партийным функционером, опыт которого по руководству разведкой исчислялся всего в пять лет, при полном отсутствии стажа оперативной работы, без которой никакие курсы, лекции и книги успеха принести не могут, тут же схватился за ошибочную идею строительства социализма в отдельно взятой феодальной стране. Начальник ПГУ тут же сделал ее в своем мозгу главной извилиной и предложил председателю. Юрий Владимирович не усомнился в способности своего «серого кардинала» воспринимать и переваривать информацию. Он мог, например, счесть, что если генералу Павлову в случае с Польшей удалось поставить Крючкова на правильные рельсы, то и с Афганистаном у его любимца также наступит просветление мыслей.
Когда в Кабул выехал, вместо Богданова, генерал Борис Семенович Иванов, то новый главный представитель КГБ, очевидно, был уже запрограммирован начальником ПГУ и председателем на помощь парчамистам и Тараки и устранение с политической сцены ДРА Амина — тогда второго человека в НДПА.
Кстати, в трех других советнических группах — цековской, мидовской и военной — было более осторожное и позитивное отношение к Амину. Поэтому в Москву шла противоречивая информация. Как я теперь представляю себе, Крючков, чтобы сломить своих противников из конкурирующих групп советников, среди которых были высокие профессионалы ГРУ, имевшие давние и глубокие позиции на информационном поле ДРА, особенно в армии — вотчине Амина, пустился в дешевую провокацию а-ля 1937 год. Он объявил Амина, без каких-либо на то доказательств, американским шпионом, который хочет ввести в Афганистан американские войска. Единственным перстом указующим, из которого и было высосано это утверждение, оставался тот факт, что в молодости Амин учился некоторое время в США и был там избран руководителем землячества афганцев в своем колледже. Логика здесь поистине бериевско-ежовская. Ведь до сих пор, за четверть века, не появилось ни одного украденного подлинного, перевранного или сфальсифицированного документа о грехопадении Амина.