Андропов. 7 тайн генсека с Лубянки
Шрифт:
Группа Брежнева вела себя гораздо осмотрительнее. Партия в общем оказывала ей поддержку, ибо тут постоянно прибавлялись большие материальные блага по закону, а еще больше – беззаконно, получив право на воровство, возможность открыто сажать детей на сладкие места, передавать нажитое по наследству, пользоваться разными западными благами и т.д. Армия тоже поддерживала, ибо несмотря на непопулярную там линию «разрядки», бюджет Вооруженных сил всегда был безграничен и бесконтролен (в отличие от хрущевского времени). Госбезопасность была «за», ибо получила тоже немалые блага, а кроме того – возможность спокойного существования, о чем не было и речи при Сталине и не вполне безмятежно было при Хрущеве. Сложнее обстояло дело с Интеллигенцией: при Брежневе она раскололась на две неравные и враждующие меж собой группы – либерально-еврейскую и русскую (названия эти отчасти условны, ибо немало чистокровных русских, женатых на русских же женах, – в группе первой, а во второй есть также люди самых разных наций). Более влиятельная и многочисленная группа либерально-еврейской интеллигенции в общем и целом
Таков был, выражаясь спортивным жаргоном, финиш двух последних правлений в СССР. Финиш разбирать и оценивать сравнительно легко, более или менее виден весь пройденный путь.
Ну, а старт? Угадать исход и будущие перспективы старта – вопрос очень трудный, как и всякий правильный прогноз в любой области, в политике же – особенно. Для лучшего понимания современности обратимся к опыту советского прошлого. Поистине беспримерный старт взял с первого дня революционного соревнования Ленин; отсутствуя 11 лет в России, едва осмотревшись после возвращения из мирной Швейцарии, он громыхнул Апрельскими тезисами так, что потряс не только многочисленных противников, но и весь небольшой круг соратников. Зато его будущие сторонники сразу услыхали желанный призыв и увидели высоко вздернутое знамя. Дальнейшее известно. Сталин начинал относительно осторожно и терпеливо, но в несколько кратких лет расшвырял, как хоккеист высшего класса, всех остальных наследников Ленина, одним из которых (и что бы ни говорили потом – не самым популярным из них) был он сам. Взяв старт вроде бы с малой скоростью, но сразу и вовремя подставив ножку соперникам, он повел гонку в одиночестве. Все случившееся потом тоже хорошо известно.
Следует признать, что блистательный старт Хрущева совершенно недооценивается общественностью – как нашей, так и зарубежной. Через четыре месяца после смерти Сталина именно он, без основательной даже поддержки, сокрушил всесильного палача Берию, по сути правившего от имени слабого и безыдейного Маленкова. Через шесть месяцев после смерти Сталина Хрущев выдвинул сентябрьскую программу подъема народного хозяйства, особенно на селе, а в ту пору там проживало более половины населения страны. Старт Брежнева был очень осторожным и осмотрительным, отчасти даже вялым, в этом просматривалась будущая слабость, нерешительность и вторичность политической линии его окружения во все времена его номинального царствования. Тем не менее следует признать, что старт его был вполне успешный и сулил хорошие результаты. Через пять месяцев после свержения Хрущева устами Брежнева была зачитана мартовская программа умеренных преобразований, исключавших хрущевское метание по крайностям и лихорадку социально-экономической жизни. Определенную популярность режим Брежнева приобрел также в широких слоях Партии, Армии, Госбезопасности и Народа, когда он умерил грубое и просто глупое поношение Сталина, которое сделалось хрущевской мозолью на языке, в последние для него времена. Как видно, в благоприятном в целом старте брежневской группы содержались и зародыши того политического оппортунизма, то отсутствие решительных и сильных идей и средств, которые лишь по счастливой случайности не привели эту группу к полному краху в последние годы этого подставного кагана с густыми бровями.
Режим Андропова принял очень плохое и непопулярное наследство: хозяйственный упадок, растущий общественный распад, почти полный застой гражданской идейной жизни, а как следствие – отсутствие общественно-значимых предложений на ближайшее будущее. Все это внешне не бросающиеся в глаза, но очень опасные для Власти явления. Более того, уже через несколько первых месяцев (всегда очень важных, а в политике особенно!) режим Андропова выявил две существенные слабости. Первая изначальна – это отсутствие биографии у лидера великой державы. Кто его родители? учителя? сверстники? Какой он нации? Неизвестно, а это немаловажный вопрос в многонациональной стране. Каково происхождение? Неизвестно, но уместно вспомнить, что наша официальная идеология – сугубо классовая. Где он был, что делал, чем занимался в юношеские и молодые годы? У Ленина, Сталина, Хрущева, даже у слабенького Брежнева тут все по официальной версии было более или менее очевидно (у Брежнева не говорилось, правда, о жене и семье). Чуть ли не полвзрослой жизни Андропов провел начальником КГБ, крайне непопулярного органа; о его работе тут невозможно составить ни «Краткой биографии», ни «Великого десятилетия», ни «Малой земли», ибо даже в советской стране, ко многому привыкшей, никак уж нельзя славословить подслушивание, подглядывание и вербовку сексотов.
Вторая сразу обнаружившаяся слабость режима Андропова – полное отсутствие каких-либо положительных и популярных в обществе идей. В первые недели возникли ожидания: уж он-то знает про все безобразия… уж он-то наведет порядок… Но гора родила мышь. Ожидаемое широчайшими слоями тружеников «наведение порядка» обернулось пресловутым «укреплением дисциплины», т.е. жесткими и чисто внешне стеснительными мерами против
Какое же будущее ожидает режим Андропова в отношении всех пяти советских общественных сил?
Партия получила при Брежневе две приятных и невиданных ранее привилегии: право на воровство и право на безделье. При Сталине и Хрущеве ничего подобного не было, но Сталин возмещал напряжение громадными победами (подлинными или считавшимися таковыми) и наделял Партию щедрыми победными трофеями. Хрущев же никаких побед не одержал – отсюда и отношение к нему этой решающей Силы. Режим Андропова в целях простейшего чувства самосохранения должен будет хоть как-то утишить вакханалию воровства и прибавить хоть чисто внешнего делового напряжения; а чем он это восполнит, какими победами или успехами?..
Армия есть замкнутая и самодовлеющая социальная структура, она охотно согласится на продолжение сущего, но при одном лишь непременном условии: чтобы не урезали долю ее потребностей в бюджете, экономике и т.д., хотя доля эта является неимоверной и все время растет. Режим Брежнева шел на все уступки Армии, махнув рукой на всякую целесообразность (хотя бы даже чисто военную); сможет ли режим Андропова при нынешних хозяйственных затруднениях держаться того же курса?..
Госбезопасность за брежневское время не могла не накопить в своих верхах изрядное количество глубоко упрятанных грехов, ведь именно ей пришлось обслуживать воровские и валютные потребности брежневских присных; отчасти это обнаружилось публично в странной кончине Цвигуна. Кроме того, Госбезопасность связана с Андроповым и его режимом личными династическими узами. Это означает, что всякая мало-мальски серьезная чистка, проведенная «извне», как уже бывало в нашей истории, может обнаружить там весьма основательные прегрешения по отношению именно к тем принципам, незыблемость которых следовало бы как раз оберегать. Значит, нынешнее руководство Госбезопасности будет поддерживать преемственность режимов Брежнева – Андропова особенно преданно. Отсюда и ожидаемое многими ужесточение политики этой Силы.
Интеллигенция либерально-еврейского толка восприняла приход к власти режима Андропова с удовлетворением – хотя бы как «наименьшего зла», ибо в Москве хорошо известна личная дружба нового вождя с Арбатовым и Бовиным. Однако эта группа интеллигенции давно и чрезвычайно настойчиво требует проведения широкой «разрядки» как вовне, так и внутри страны, – оправдаются ли ее надежды в ближайшее время? Ведь зажим в идеологической жизни для широких кругов этой части интеллигенции был труднопереносим уже в брежневские времена, долго ли может она выжидать еще, даже при очевидной дружбе Андропова с Бовиным?.. По отношению к русской части интеллигенции режим Андропова заявил сразу и недвусмысленно, причем очень резко: в декабре 82-го года Секретариат ЦК принял жесткое постановление в адрес скромного провинциального журнала, где выступил известный русский писатель Лобанов. В своей статье он критиковал слащавую и лживую советскую литературу о коллективизации, показал жуткую трагедию русского крестьянства начала 30-х годов. Казалось бы, провозгласив жалкую «продовольственную программу» (и при острой нехватке этого самого продовольствия в Поволжье, Донбассе, на Урале и т.д., и т.п.), следовало бы осторожнее обходится с суждениями об истоках сельскохозяйственного разорения страны, – вдруг партийное руководство принимает резкое решение с административными выводами, которого не бывало в брежневские времена! Совершенно очевидно, что в русской части интеллигенции этот идеологический дебют режима Андропова не может вызвать никакого сочувствия.
Народу давно уже обрыднул косноязычный и полоумный Брежнев, но в особенности – воровство, взяточничество и беззастенчивое лихоимство его присных и дальних. Народ ждет наведения порядка прежде всего сверху , как это бывало в нашем государстве при всех популярных правителях. Подчеркнем, что ждут этого отнюдь не только русские, ибо преступность властей особенно вопиюща в азиатских окраинах страны. Многонациональный советский народ ждет от режима Андропова жесткой борьбы с пьянством, нравственным разложением, беззаконием – всего тут не пересчитать. Пока Народ получил только указание не опаздывать на работу и в рабочее время не стоять в долгих очередях по магазинам. Ясно, что от этих жестких мер в стране не прибудет ни одного гвоздя и ни одного огурца.
Итак, можно сделать объективный и осторожный вывод, что свой старт режим Андропова начинает примерно при ничейном счете.
Плохой старт!
Текст данный является сравнительно редким для андроповской поры: люди не решались выражать свои мысли и тем паче политические оценки в виде отработанных записей, это было очевидно опасно. Но у меня тогда кипело на душе, внешние стеснения давали «праздность вольную, подругу размышленья» – редкая привилегия в наше деловое время! И скажу по твердому убеждению, уже сегодняшнему, тогдашние оценки кажутся мне в целом верными. Как и вычленение главнейших общественных Сил в Советском государстве на протяжении всего его существования.