Ангел для Лютого

Светлова Маргарита

— Да, нужно несколько лотов приобрести.

— А конкретнее?

— Картину Айвазовского, колье из бриллиантов и всё то, что моя бабушка безумно хочет приобрести: согласно переданному мне списку, четыре позиции. Пошли, а то действительно опоздаем.

Он направился к выходу из кабинета.

 — Вот никогда бы не подумала, что вы способны на широкие жесты! Подумать только, бабушка хочет — и вы бросаете всё и мчитесь на аукцион, чтобы сделать ей подарок. Я потрясена!

— Не хочу тебя лишать иллюзий, но всё-таки вынужден это сделать. Я покупаю

всё это только с одной целью — насолить ей. Быстрее я пулю себе в лоб пущу, чем этой старой стерве подарки буду делать. Единственное, что с превеликим удовольствием оплачу, — это её похороны и поминки.

— Вы это серьёзно?

— Насчёт похорон и поминок — да. А вот насчёт пули — погорячился, не доставлю этой старой перечнице такого удовольствия…

— Почему вы так её ненавидите? Она же ваша бабушка! — остановила его, схватив за рукав пиджака.

Лютов посмотрел на меня удивлённо, затем, тяжко вздохнув, снизошёл до ответа:

— Если коротко, то я для неё позор семьи, внук, рождённый от шлюхи, которая умерла от передозировки наркотиками. Так что она тщательно скрывает ото всех, что мы родня, и я тоже. Нам обоим это родство поперёк горла. Но раз ты моя жена, должна знать, по какой причине эта старая гадюка будет стараться тебя укусить, да побольнее.

— Мне очень жаль, что ваша мама умерла… — Лютов на меня посмотрел как на ненормальную. — Мне правда жаль, ведь я знаю, как тяжело терять родителей.

— Ангелок, ты знаешь, как терять любимых родителей, а я нет. Можешь считать меня бессердечным, но я был рад, когда она сдохла. Единственное, о чём я жалею, что она не сделала это раньше.

— Почему?

— Если бы она раньше умерла, то у меня больше времени было бы на общение с отцом.

— Она не давала вам встречаться? — догадалась, почему он её так ненавидит. Хотя это не повод для такой лютой ненависти.

— Хуже, она скрыла от него факт моего рождения. Отец узнал обо мне случайно.

— А от кого? — не удержалась я от вопроса.

— От другой бабушки. Всё, завязали с прошлым, пошли нервы мотать Альбине Аркадьевне — стерве голубых кровей.

Схватил меня за руку и повёл прочь из кабинета.

— А сколько вам лет было, когда вы с отцом познакомились? — вновь пристала к нему с расспросами, ну интересно же!

Лютов вновь остановился и пронзил меня злым взглядом.

— Мила, ты опять за своё?

— В смысле?

— Тараном прёшь. Вот в каком смысле!

— Да когда я такое делала?! — возмутилась от столь оскорбительного обвинения.

— Когда жениться на себе заставляла…

На этот раз у меня челюсть не отвисла, а вот глаза зло прищурились. Решила не обижаться, а ответить зеркально, пусть и он почувствует себя не в своей тарелке:

— Вы, сударь, принимаете желаемое за действительное. Это вы заговорили о женитьбе, более того, при свидетелях колечко надевали, пальчик целовали.

Лютов после моего наглого обвинения на несколько секунд опешил, а потом рассмеялся в голос. Отсмеявшись, выдал:

— Зачёт.

— Вот и славненько,

а теперь расскажите, сколько вам лет было?

— Ты ведь не отстанешь, да? — И смотрит так обречённо.

— Ладно, можете не говорить.

Сделала вид, что мне безразлично. Хотя в душе изнывала от любопытства. Но, с другой стороны, если он не хочет рассказывать, это его полное право.

— Мне было семнадцать. А теперь пошли.

Вновь схватил он меня за руку и повёл к выходу из дома.

— Ничего себе у вашей второй бабушки выдержка!— присвистнула я от удивления, прикинув, сколько она ждала, прежде чем рассказать правду отцу Лютова.

— Ты о чём? — не сбавляя шаг, спросил он.

— Я говорю, что она семнадцать лет хранила тайну…

— Ничего она не хранила, её в стране не было, умотала со своим новым мужем за границу, когда моей матери исполнилось пятнадцать, оставив ее на прабабушку, которой, к слову, было уже шестьдесят пять. Кукушка безмозглая! — процедил Лютов. — А возвращалась сюда она дважды: первый раз отказаться от меня, ей дочь не особо была нужна, а я и подавно; второй раз приезжала оспаривать завещание прабабушки и меня уговаривать отказаться от наследства, мотивируя тем, что, мол, государство сироток квартирами обеспечивает. Послал её на х*й. Вот тогда она и нашла отца, чтобы ему рассказать обо мне, заодно и пошантажировать, ведь он был женат. Какой женщине понравится лишняя обуза в лице неуправляемого подростка?

— Мне очень жаль…

— А вот этого, Мила, не нужно, я не особо страдаю по прошлому — нет такой привычки. И если бы Альбина не запретила мне присутствовать на похоронах отца и не строила козни, когда я был сопляком, возможно жила бы спокойно.

— А говорите, что не знаете, каково терять любимых.

— Мила, это не любовь, скорее, благодарность и возврат долга.

— Вам видней… — ответила, тяжко вздохнув.

— И завязывай обращаться на «вы», а то раздражает.

— Хорошо.

Не стала спорить, ведь после того, что между нами было, на «вы» называть мужчину смешно.

— Очень странно, что ты сразу согласилась…

— Ничего странного не вижу, нам жить вместе, и мы были близки. После этого на «вы» обращаться неприлично.

— Хорошо, что это поняла, — усмехнулся он, открывая дверь автомобиля. — Осталось и от других неприличных привычек тебя отучить.

— Это ещё каких привычек?! — возмутилась.

— Ночью расскажу… — произнёс он интимным голосом, подмигнув.

Ну вот что за мужчина?! Ведь только начали общаться нормально, а он опять про интим намекает! Спорить не стала — это бесполезно, если Лютов что-то решит — тому быть.

Пока ехали, я всю дорогу прокручивала в голове наш с ним разговор. В его коротком рассказе осталось много тёмных пятен. И я не понимала людей, что наплевательски относятся к ребёнку. Теперь я, кажется, поняла, почему он меня выбрал. Ему импонировало, что я сестру не бросила — вот это и была причина, а не мужской интерес к женщине. А вот сейчас даже и не знаю...