АНГЕЛ ГРЕХА: Часть I «Грязные лица»
Шрифт:
…Погрустив Генри Джонс глядя на уже впитавшееся пятно вдруг повторно задумался насупив брови и приободрился, но задумался не об отце, он его редко вспоминал, лишь периодически злился и желал смерти (на диком западе все друг другу желали смерти, даже родственники), даже после смерти, а задумался о том, что никогда так близко не контактировал с интересными личностями, до сегодняшнего дня. Все потрясные истории про бандитов дикого запада, увы, впитались в прошлое, а он, к собственному сожалению устроился законником совсем недавно и в относительно безопасное время. Хотя, в опасные времена его на такую должность никто бы скорее всего не избрал, а если бы и избрали, то долго он бы не просуществовал в жесточайшем мире живых.
По необъяснимым причинам Генри предположил, что
Недавно первый шанс был безынициативно упущен. На перроне железнодорожной станции Генри встретил толстого богача в цилиндре, известного обывателю в первую очередь известной пиратской фамилией и владением клиникой с абортарием для персональных нужд. Прибыл он на поезде всего с двумя вагонами, как положено, не считая гондолы с углём и вагона для сотрудников и сотрудниц. Выйдя на платформу богач закурил сигару и вдруг вокруг него стали собираться восхищающиеся богатством бедняки примыкая неприлично близко, почти вплотную. Всем было страшно любопытно, местные никогда ранее не видели настоящих богатых и даже толстых людей, лишь одного жадного кретина с двумя подбородками, но он скорее обрюзгший и жизнь его убогая и наигранная. От хорошей жизни толстеют иначе и румянее, так как питаются иначе и иногда радуют нутро дорогими стейками из отборной человечены. Богач и его белые гамаши тогда артистично засуетились, он затушил сигару придавив окурок каблуком лакированного итальянского ботинка и запрыгнул обратно в поезд. Из вагона послышался писклявый женский смех. Но это был совсем другой человек, нежели ковбой. Он восхищает по совсем иным причинам и бесконечно недосягаем до персоны простого человека со скучнейшей рабочей жизнью (должность помощника шерифа в настоящее время такой и является). И всё же, Генри периодически жалел о том, что не попросил мистера богача взять его к себе на работу. Он был уверен, что профессиональный потомственный банкир разглядел бы в нём своим пытливым умом скрытый потенциал и даже не стал бы впустую расспрашивать о родословной, навыках и роде прежней деятельности и увёз бы его на поезде, в роскошном вагоне обставленном мебелью покрытой сусальным золотом.
Жалел, да не унывал. Мрачный типаж ганфайтеров время от времени более пленителен и сейчас именное такое время. Отчасти благодаря газетным фактам содеянного такими персонажами в прошлом, которыми Генри зачитывался с тем упованием, с которым некоторые смакуют факты из жизни серийных убийц-маньяков. Пришелец явно не имел стабильного дохода и страдал сильнее него самого и физически и этически и, что гораздо важнее, даже духовно. Он вдруг почувствовал и родственную душу и позавидовал свободе ковбоя. Бродяжья свобода казалась вполне осуществимой в этой жизни, в отличие от финансовой, особенно путём честного заработка, чего на диком западе никогда за всю историю не случалось и не случится никогда.
Джонс начал представлять классический сюжет, как придя в сознание ковбой предлагает вступить в банду или рассказывает перед смертью: где и в каком дупле спрятан общак с награбленными и просто краденными драгоценностями или в чьей могиле на самом деле закопан сундук под завязку наполненный коллекционными песо. Он уже даже прикидывал в уме, куда можно будет побыстрее сбагрить золотые цепочки, жемчужные серьги отобранные у пышных дам с веерами, слитки золота со следами подрыва сейфа и где можно обменять иностранную валюту по выгодному курсу.
Во внешности ковбоя Генри особенно пленил неопрятный чёрный пыльник, выглядевший точь-в-точь, как пресловутая часть принадлежности к известной в прошлом его любимой банде: «Грязные лица», информацию о которой он даже вырезал из старых гниющих в сортирах газет и вшивал в альбом, который хранил под матрацем,
Всё тщательно обдумав, помечтав и поразмышляв Джонс начал неистово фантазировать, как стреляет с двух рук по безоружным прохожим, отстреливая им конечности и убивая всех, даже женщин и детей. Почему-то, особенно детей…
Ближе к сумеркам суета в городе поутихла, жизнь продолжилась прежними размеренными темпами, которые в принципе и не нарушались.
У провинциальных людей появилась новая тема для обсуждения, которую, словно слух о втором пришествии обмусоливали абсолютно все мужики в городе, каждый выставлял себя действующим лицом в произошедшем и брал на себя первостепенную и самую значимую роль в судьбе заблудшего стрелка, а женщины (в основном бывшие проститутки) их в этом разубеждали и давали моральные наставления самим не свойственные.
Помощник шерифа чрезвычайно ответственно подошёл к заданию шефа и больше не отходил от пострадавшего, даже ночью. Принёс свой плед, консервированную фасоль и набрал свежей маслянистой колодезной ключевой воды недалеко от городского кладбища. Когда они оставались с ковбоем в помещении наедине он пробовал напоить его, что вызывало ряд вопросов и порождало сплетни у подсматривающих в окно любопытных сплетников, касательно ориентации Джонса и его проблем с психикой.
Шериф по прошествии времени ментально погрузнел и сдерживая кашель, сидя в клубах табачного дыма в офисе нервно перебирал длинными костлявыми пальцами револьвер с криво выцарапанными гвоздём под красивой гравировкой мелкими инициалами: «М.B.», прописанными латинскими буквами, на одном; на втором нацарапано: «S.P.Q.R.».
Периодически Билл Карсон клал Кольт на стол и через несколько секунд нервно снова брал его в руки и продолжал судорожно теребить.
Старая коричневая кожаная сумка ковбоя стояла нараспашку, прислонённая к письменному столу, а помимо револьверов из конфиската шериф ещё выложил из сумки на стол и уделил внимательное изучение плакату, с заглавной надписью крупными латинскими буквами: «Bounty hunters attention! WANTED dead or alive», с личной изящной подписью палача известного необычайной суровостью, но давно убитого во время внезапной бандитской облавы, осуществлённой в момент осуществления очередного торжественного приговора, задолго до описываемых событий…
Примерно подобным образом осуществлялось становление нации и приход цивилизации в грязное захолустье, параллельно проистекал новый «великий» путь исторической личности во многом сомнительных характерных черт, чьё существование осколочно сдерживало смену эпохи и человека с их (пока) полным отсутствием, кроме таких банальных, как высокий рост человека абсолютно не обладающего никакими иными другими качествами и всех тех, кто уже успел повзаимодействовать и будет взаимодействовать с этими двумя в будущем, кому явно не позавидуешь, в особенности неповинным людям, коих будет большинство, но «другому» большинству и не посочувствуешь, как и самим этим двоим, но они все останутся навсегда запечатлёнными в кривой дорожке истории не несущей никакого морального смысла и обывательского здравого смысла и, что важнее – не отражающей никаких социальных дилемм и не имеющей параллелей со значащими проблемами в обществе и политическими передрягами.
По крайней мере рассказчик уже начитавшись всякого и повидав всё произошедшее воочию и поняв всё по-своему и даже настрадавшись – посиживая в тёмном углу с кружкой тёмного пенного эля, с которого сам снял палочкой пенку, за хлипким столиком в публичном доме – попытался восстановить в памяти всё, как было тогда на самом деле и изо всех сил поддерживать бессмысленность слогом, никого ничему не учить, не пытаться донести «нечто важное», а лишь доступно изложить слушателю информацию уже им же самим описанную, для истории, дабы тот для себя сам почерпнул важное в сокрытом смысле и критику общественных явлений.