Ангел-наблюдатель
Шрифт:
Кстати, в тот день, когда мы наметили первое купание, нас неожиданно посетила моя мать. Неожиданно, потому что мы очень просили всех отложить визиты хотя бы на месяц. Прямо с порога она заявила нам, что первый настоящий контакт с водой представляет собой чрезвычайно важный момент в жизни ребенка, который навсегда предопределит его отношение к таким понятиям, как очищение и омовение — поэтому сейчас она покажет нам, как это делается.
Подбородок у меня выдвинулся вперед сам собой. Это — мой ребенок! Это я для него — самый важный человек в мире! Это я уже почти научилась угадывать его желания и приноравливаться к его потребностям!
Коротко глянув на меня, мой ангел — осторожно, под локоток — вывел ее в гостиную, незаметно кивнув мне пару раз в сторону ванной. И я выкупала своего ребенка — в первый раз и сама. Без каких бы то ни было эксцессов. И недовольства с его стороны. У него, правда, были такие круглые глаза, что он, возможно, от шока онемел.
Мать осталась еще немного, проконтролировала процесс кормления, внесла ряд критических замечаний, но скорее уже для порядка, без прежнего пыла и уверенности. Уходя, она буркнула на прощанье:
— Я, конечно, понимаю, что вы давно уже взрослые и сами все знаете, но могли бы все же и почаще к старшим за советом обращаться. Вековой опыт недаром из поколения в поколение передавался. А то привыкли — чуть что, в Интернет. А там никому до вас дела нет, да и шарлатанов хватает, такого понапишут…
Я насмешливо покосилась на ангела, он принял важный вид.
— Ну что Вы, Людмила Викторовна, — примирительно произнес он, — когда же мы в серьезных вопросах не прислушивались к вашему с Сергеем Ивановичем мнению? А по мелочам не хотелось бы вас лишний раз беспокоить.
Мать фыркнула.
— А, живите, как хотите, — махнула она рукой. — Я больше вмешиваться не стану. Пока сами не попросите, — с нажимом добавила она.
Мы с ангелом снова переглянулись и одновременно ошалело затрясли головами. Мать предпочла счесть это жестом согласия.
Насчет не вмешиваться я ей, конечно, не поверила — от застарелых пагубных привычек даже врачи не рекомендуют отказываться, чтобы здоровью не повредить. Но ее недавнее увлечение космической энергией и душевной гармонией оказалось, судя по всему, всепоглощающим и долговечным, и ее контроль за процессом моего овладения искусством материнства действительно свелся к моим регулярным отчетам по телефону и ее четким рекомендациям по нему же, что меня как нельзя лучше устраивало. В целях поддержания всеобщей душевной гармонии я всегда с ней соглашалась и затем докладывала, что сначала последовала ее совету, а затем попробовала свой путь, и последний больше пришелся Игорю по душе.
Эти слова также оказались волшебными, хотя временами мать ворчала, что капризы ребенка растут вместе с ним и что рано или поздно мне придется научиться быть твердой. Я чуть было не просила у нее разрешения потренироваться сначала на ней.
Если же быть серьезным, то у меня закралось подозрение, что она об этом и с моим ангелом говорила. И, похоже, еще раньше, чем со мной. Или, еще лучше, отца на это настроила: то-то в моем ангеле в последнее время твердости появилось — на всех нас троих хватило бы. Мной командовать (звони ему, понимаешь, после каждой прогулки, как будто я дорогу домой не найду!) ему уже показалось недостаточно, захотелось на менее покладистых объектах мастерство отточить. И, как обычно, его прямолинейный таран не ликвидировал возникшую проблему, а разбивал ее на множество более мелких, улаживать
Началось все с первого прихода к нам врача-педиатра.
Пожилая, уставшая женщина прошла в открытую моим ангелом дверь, коротко бросила: «Врач» и, не дожидаясь его ответа, попросила проводить ее к ребенку и матери. И это оказалось ее роковой ошибкой. Мой ангел тут же весь встопорщился, протопал вслед за ней в спальню и занял боевой пост возле Игоря, чуть подавшись к нему и изображая полную готовность до последнего вздоха оборонять беззащитное существо от подозрительного пришельца.
Разумеется, разговаривала врач со мной — кто, в конце концов, рядом с ребенком каждую минуту проводит? Но мой ангел постоянно вставлял какие-то вопросы, демонстрируя глубокое владение предметом разговора и твердое намерение оказаться в нем самой активной стороной. Отвечала она ему спокойно и терпеливо, но страдальчески морщась, и мой ангел все больше закипал, явно собираясь оставить последнее слово за собой.
После осмотра врач внесла его результаты в новую карточку Игоря и открыла свою сумку, чтобы спрятать ее туда. Вот тут-то и прозвучал финальный, торжествующий аккорд моего ангела.
— Куда? — завопил он так, что мы с Игорем подпрыгнули. Врач оказалась куда более устойчивой к проявлениям родительской заботы.
— Карточка — это медицинский документ, она должна храниться в поликлинике, — ответила она, не поворачивая головы.
— Карточка ребенка будет храниться рядом с ребенком, — заявил мой ангел тоном, не терпящим никаких возражений.
Врач коротко вздохнула, сделала какую-то пометку в своих бумагах и ушла, едва процедив сквозь зубы слова прощания.
Во время следующей встречи, когда уже мы с Игорем пришли в поликлинику (утром, слава Богу, когда мой ангел на работе был!), она и со мной говорила сухо и официально. До тех пор, пока я не предложила оставить карточку у нее — порядок есть порядок, что же с ним спорить-то! — но с тем, чтобы дома мы смогли иметь копию всех записей в ней и анализов. Поверьте мне, эта встреча закончилась на куда более дружелюбной ноте!
Вмешательство Варвары Степановны, нашей бабушки-соседки, во все вопросы, связанные с Игорем, мой ангел также пресек твердо и решительно. На корню. Раз и навсегда. В своем, правда, присутствии.
Однажды вечером он рассказал мне, заикаясь от возмущения, что бабуля поджидала его возле подъезда с предложением съездить с ней в церковь и набрать там бутыль освященной воды.
— Святой водичкой-то ребеночка и до крещения обтирать хорошо, — поведала она моему ангелу, наверняка радостно кивая при этой головой. — И молочница нигде не высыплет, и спать спокойнее будет — верный способ!
Хотелось бы мне увидеть лицо моего ангела в тот момент!
А вот услышать — не очень, судя по тому, как нервно оглядывалась Варвара Степановна на входную дверь, когда зашла ко мне на следующее утро, спустя где-то полчаса после его ухода. У окна, наверно, караулила, чтобы убедиться, что точно уехал.
— Танечка, я так поняла, что муж-то твой в церковь не вхож, — с порога затараторила она, — а детишек без Бога растить — нехорошо. Так давай мы с тобой как-нибудь днем сходим и окрестим мальчонку. И дело доброе сделаем, от греха-то, и без всяких шумных разговоров. Я и с батюшкой договорюсь, чтобы не ждать, и крестных надежных подыщу — часа за два управимся.