Ангел первого уровня

Лавров Владимир

Мамочке перед родами приснился большой зверь с гривой, по легендам, такие звери водились в соседней Африке. Зверь ласкался к ней и просил стать ему мамой. Поэтому новорожденный получил имя "Лайон".

Между мной и остальными царскими сыновьями лежала пропасть в виде пяти лет и двух сестёр, и потому я с ними почти не играл. Зато сын главы рыбацкой артели сколотил на удивление дружную команду, в которую приняли и меня. Чего мы только не вытворяли! Носились по всем утёсам, карабкались по скалам, катались на лодках и разыгрывали целые постановки про чудовищ и моряков. Я не был заводилой в этих играх, но зато моя буйная фантазия помогала значительно увеличить количество

вымышленных чудовищ и приключений в постановках.

Взрослые нами почти не занимались, единственными нашими воспитателями были огромные, почти в наш рост, собаки. Эти добродушные и сильные существа всегда сопровождали нас небольшой стайкой, с интересом наблюдали за нашими играми и всегда были готовы подставить ухо для почёса. Ни разу не видел, чтобы они что-нибудь съели во время этих путешествий — они гуляли с нами просто так, из интереса, и мы всегда чувствовали их добродушную поддержку. Один раз мы даже дошли до Крайнего Камня — камня, на котором финикийские и другие моряки вырубали свои имена и памятные надписи перед тем, как отправиться в Америку. Отец рассказывал, что они довольно часто плавали туда ещё во времена детства его отца, моего деда, но потом почему-то перестали. За это нам, правда, попало: камень находился слишком далеко, в запретной для нас зоне.

Именно тогда, стоя в углу, я и познакомился с дядькой Авшаром, братом отца. Его не было несколько лет, и в этот день он только вернулся из путешествия на Тенеифе — землю снежной горы, самый большой остров нашего мира. Он принялся поддразнивать меня моим наказанием, я был не в духе и пообещал отдубасить его палкой. Дядька развеселился и предложил попробовать. Я не стал откладывать дело и подхватил кусок тростника. Следующий час я пробовал достать дядьку, но это не получилось у меня ни разу. Первые полчаса он просто уворачивался и блокировал удары, отводя мои руки. Потом он сам взял палку и стал отводить мои выпады своей палкой. К концу часа я преисполнился к нему такого уважения, что нижайше просил научить хоть чему-нибудь. Ночью я подслушал, как отец ругал Авшара за бои на Тенеифе, за то, что тот там кого-то покалечил. Потом смилостивился и разрешил остаться в племени без наказания, при условии, что он будет обучать меня и других сыновей рукопашному бою. У старших братьев, как правило, всегда находились неотложные дела, и единственным учеником оказывался один я. Дядька научил меня многому.

Как-то раз мы с мальчишками запускали парусный кораблик в дальней бухте. Кораблик с треугольным парусом вместо того, чтобы плыть прямо, всё время почему-то заворачивал вправо и ложился парусом на воду. Мы уже измучались, пробуя и так и этак, но всё никак не получалось. Хорошо хоть, что с нами были собаки, которые никогда не отказывались слазить в воду и принести забавную палку. Для них это было развлечение, они стояли на берегу и повизгивали в ожидании, когда им скомандуют принести потерю, после чего наперегонки кидались в воду и плыли за корабликом.

Создание корабликов было моим любимым развлечением. Отец синел, рычал и обзывал меня "лентяем", глядя на то, как я сижу и часами ковыряю деревяшки, вместо того, чтобы бегать и драться с соседними мальчишками. С его точки зрения, это было недостойное дело для царского сына. Несколько раз он даже отбирал мои нехитрые инструменты и говорил, что не отдаст, пока я хотя бы несколько часов не поиграю в мяч. Я послушно шел играть в мяч, а потом возвращался и продолжал строгать деревяшки. Отец рычал в бороду, сдавался и уходил. А я упорно продолжал эксперименты.

Это был мой десятый пробный корабль, у него был треугольный парус, на который я возлагал большие

надежды. Внезапно я услышал над собою голос:

— У вас у паруса центр давления сильно впереди по сравнению с центром давления корпуса корабля. Вот его все время и разворачивает.

Я в недоумении уставился на кораблик. Это было так просто! И как я сам не додумался? В двух простых предложениях содержалась целая теория о центрах тяжести, давления и сопротивления! Я перевёл глаза на говорившего. Старик, дедушка Марику. Он жил в пещере, вдали от всего племени. Про него говорили, что он любит небытие больше бытия, и что он может превратить маленьких детей в птиц. Иными словами, это была фигура, общаться с которой нам строго не рекомендовалось.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что его строгие глаза смотрят из-под кустистых бровей совсем не строго, а очень даже весело. Дедушка Марику оказался очень добрым дедом. Кроме того, что он умел правильно запускать кораблики, он знал ещё огромное количество побасенок, историй, сказок и разных групповых игр. Когда братья чересчур рьяно брались за моё воспитание, или когда надо было просто улизнуть от какой-нибудь монотонной работы, я сбегал в пещеру к дедушке Марику. У него я всегда находил приют и забавную беседу.

Как-то раз я спросил Марику, почему он живёт один, вдали от племени? Дедушка ответил, что в селении мы все так заняты ссорами между собой и разными обвинениями, что ни на что другое сил не остаётся, а ему хочется подумать об устройстве мира и о том, каким он должен быть. Потом дедушка немного помолчал и печально добавил:

— Мы застыли в развитии. Так не должно быть. Люди должны придумывать мир таким, каким он должен быть, а потом приносить это понимание в жизнь. А мы живём жизнью животных и ничего не изменяем. При таком положении дел когда-нибудь обязательно случится так, что в других землях люди придумают что-нибудь новое, а потом приплывут к нам и уничтожат наш род, а у нас не будет никаких сил сопротивляться. Или не уничтожат, а изменят нас так, что мы сами себя не узнаем, что ещё хуже.

— А что такое "новое" могут придумать люди в других землях? — удивился я.

— Вот об этом я и думаю, сидя в одиночестве в пещере, — засмеялся дед Марику, — и о том, что может быть опасным, и о том, как вообще могут жить люди.

— Э-э, пустое. Я привяжу к палке большой камень и раздроблю всё, что бы они ни придумали, — гордо сказал я тогда. Но эти слова дедушки Марику глубоко запали мне в душу, и когда пять лет спустя братья попытались женить меня на наследнице дальнего и мелкого рыбацкого промысла, я взбунтовался и сказал, что хочу объездить весь дальний мир.

Моё заявление вызвало панику. Все почему-то решили, что я приведу с собою толпы захватчиков. Вся родня прибыла отговаривать меня от путешествия, но я был упрям, самонадеян и непреклонен. Изменило их мнение только моё заявление о том, что я могу обеспечить им поступление новых партий металлов. Старые бронзовые ножи и топоры, что поступали от финикийцев в то время, когда они держали факторию по добыче пурпура на Тенеифе, уже никуда не годились. В итоге некоторая часть родни согласилась с тем, что поездка может принести небольшую пользу. Через полгода я вступил на корабль, уходящий к берберам с грузом пурпура, что получали на Тенеифе сразу из двух источников: из моллюсков и лишайников. С собою я вёз четырёх собак. Ходили слухи, что наши собаки ценятся в других мирах. По прибытии в землю берберов я понял, почему: наши собаки были потомками тех, с которыми наши предки охотились ещё на мамонтов. Они были намного крупнее всех тех шавок, что подбирали отбросы в порту.